Фол последней надежды (СИ)

— Энж, позвони Сорокину.

— Витале? Зачем?

— Его батя нарколог. Спроси адрес клиники и может ли он нас принять.

Геля открывает список контактов и нерешительно смотрит на брата.

Говорит:

— Уверен? Может, он только справки для автошколы выписывает, как он нам тогда поможет?

— Гель, — я хмыкаю, — у Сорокина своя клиника. Он футболистов столько прокапал, там шестизначное число.

— У нас в городе их столько нет… — отвечает она растерянно.

— Так не по одному разу, Котенок.

— Ладно. Бо, не давай ей спать, хорошо?

Субботин не отвечает, хлопает Арину по щекам и легонько встряхивает. Бормочет:

— Ари, Ари, открывай глазки, родная. Ну давай же, девочка.

Леха прибавляет скорость, а Геля нервно проговаривает в телефон:

— Виталя, не поздно? Очень нужна твоя помощь!

Я, извернувшись в тесноте салона, открываю бутылку с водой, набираю в ладонь и плещу Арине в лицо. Набираю снова и обтираю ей шею. Господи, дай сил пережить сегодняшний вечер. И еще немного удачи.

Глава 50

— Черт, — говорю глухо.

В пятый раз жму на кнопку напротив надписи «американо», но автомат не реагирует. Не то чтобы я так уж сильно хотел кофе, но мне нужно чем-то себя занять.

Оборачиваюсь через плечо. Туда, где на лавочке в больничном коридоре сидят Геля и Богдан, плечом к плечу. Она вертит в руках шоколадный батончик, он обнимает ее за шею и пялится в стену. Им понадобилось не так уж много времени, чтобы помириться. Хмыкаю. Пословица звучит иначе, но эти брат и сестра — точно одна сатана.

Вздыхаю и возвращаюсь к битве за кофе. Снова нажимаю кнопку и вдавливаю ее в идиотский автомат что есть сил. Может, хоть так он сообразит, что мне нужен американо? Экран наконец загорается и раздается тихое урчание. Я внутренне ликую. Давно так не радовался отвратительному кофе в пластиковом стаканчике.

Геле беру какао и наконец оставляю автомат в покое. Подхожу к Субботиным и говорю:

— Сори, Богдан, у меня только две руки. Если ты что-то хочешь, то…

Он смотрит на меня исподлобья. Почему-то именно в этот момент я хорошо понимаю, что Богдан, который всегда улыбается и которому «все по кайфу», очень сильно отличается от настоящего. Он дергает уголок губ вверх, еле заметно, но взгляд его смягчается. Хлопает себя по коленям и говорит:

— Да, пойду возьму себе что-нибудь. Тарас? Будешь?

Диман, который устроился на подоконнике, как птичка на жердочке, отвлекается от своего телефона и ловко соскакивает на ноги. Вдвоем они, тихо переговариваясь, отходят в конец коридора.

Я сажусь рядом с Гелей, протягиваю ей какао. Слежу за тем, как она кладет шоколадку себе на колени, берет стаканчик обеими руками поднимает на меня взгляд.

Тихо говорит:

— Спасибо.

— Как ты?

— Не знаю. Переживаю за Арину.

— Все будет хорошо, Гель. Нам даже врач об этом сказал.

Она кивает, пьет какао. Улыбается мне наконец:

— Сладко. То, что нужно. А перед папой Виталика сильно неловко, конечно. Что он теперь подумает?

— Адам Григорьевич всякого навидался, некогда ему думать еще и о нас.

— А вдруг он в школу сообщит?

Я обнимаю ее, касаюсь носом макушки. Тихонько тяну в себя сладкий запах.

Говорю:

— Придумаем что-нибудь.

Может, это несколько легкомысленно — обещать подобное, но я почти уверен, что все действительно будет в порядке. Отец Сорокина не выглядит как человек, который будет стучать в школу или родителям. Может, и стоило бы, конечно. Но он же нарколог, разве они не должны блюсти тайну клиента еще принципиальнее, чем юристы?

Он встретил нас прямо на пороге клиники, помог довести Арину до кабинета, сам ее осмотрел. Быстро опросил нас и так же скоро выпроводил за дверь. После вызвал медсестру и сам вышел, сказал нам ждать. Чем мы старательно и занимаемся уже, кажется, сто часов. Хотя на самом деле, конечно, всего сорок минут.

Я задумчиво перебираю Гелины волнистые пряди. Говорю:

— Ты сегодня волосы иначе уложила?

— Да, Аринка помогала. Правда, в начале вечера они выглядели лучше, — тут Геля невесело усмехается, — как и мы.

— Тебе идет. Зачем раньше выпрямляла?

Она пожимает плечами:

— Думала, так лучше.

Геля вздыхает, снова вертит в руках шоколадку, перебирая пальцами шуршащую обертку. А потом добавляет:

— У всех твоих девушек были прямые.

— И что?

Смотрю на Субботу в искреннем недоумении. При чем тут мои бывшие? В голове что-то ворочается, но поймать мысль я не успеваю. Из-за угла появляется Адам Григорьевич. Рослый, крупный, в медицинской форме с голубым камуфляжным принтом, он выглядит скорее как актер или спортсмен, точно не врач. Не глядя на нас, он заходит в палату к Арине.

Геля резко выпрямляется и замирает. От автомата с кофе к нам подтягиваются Богдан с Димой. Вчетвером мы таращимся на дверь, как будто это может чем-то помочь.

Я делаю глоток кофе и грызу бортик стакана. И то и другое на вкус отвратительно. Вытягиваю вперед левую ногу, которая неприятно ноет. Сегодня было немного не до того, чтобы ее беречь.

Когда дверь открывается, мы синхронно поднимаемся и выстраиваемся в шеренгу, как школьники на линейке. Адам Григорьевич упирается в противоположную стену лопатками и смотрит на нас цепким взглядом. Как будто щупает. Потом вздыхает и говорит: