Фон-Визин

Настоящие мои суеты и недосуги, по случаю воспоследовавшего вчера отворение здешнего сейма, а не иное что причиною тому, что до сих пор умедлил моим должным благодарением за дружеское вашего высокоблагородия, письмо, которым 10-го числа мая, при отправлении сюда Ивана Федоровича Мамонова, меня почтить соизволили. Извольте, милостивый друг мой, быть уверены, что всячески буду стараться в самом действии заслужить себе продолжение вашей дружеской доверенности, бденным попечением о благополучии Ивана Федоровича; а напротив того, покорно прошу ваше высокоблагородие пожаловать удостоить своего милостивого покровительства подателя сего, господина Витарута, консула нашего в Бордо. Он просил меня, чтоб вашим дружеским предстательством доставить ему доступ к его сиятельству, нашему общему милостивцу, графу Никите Ивановичу, и исходатайствовать его высокое покровительство, на некоторые, для пользы и распространение нашего во Франции торга, предложения; особливо же он хочет доставить там поход на наше железо.

Всякое оказуемое оному консулу благодеяние, не инако, как усугубит то известное почтение и дружескую преданность, с коими неотменно пребываю,

вашего высокоблагородия,

милостивого государя моего,

всепокорный слуга

А. Стахиев.

В Стокгольме, сентября 16-го дня 1771 года.

Милостивый мой друг Денис Иванович.

Канцелярии Советник, господин Сакен, прежде своего в чужие краи отъезда, предъявя мне, что отправленные тогда от меня вафельные формы, для его императорского высочества, государя цесаревича, не таковы были, как желалось, и потому приказал, чтоб постарался я достать другие полированные; почему я и заказал оные на лучшем здешнем заводе, но по несчастию не прежде, как на сих днях получил, и пользуясь возвращением отсюда в С.-Петербург нашего торгового гальота, именуемого Св. Иерусалим, в прошлую субботу, две такие вафельные формы отправил с шкипером Фомою Михайловым, в одном ящике, под адресом его сиятельства графа Никиты Ивановича. О чем, чрез сие покорно прошу ваше высокоблагородие пожаловать, при поднесении моего наиглубочайшего респекта его высокографскому сиятельству, доложить, и по благополучном прибытии в С.-Петербург, постараться оный ящик из таможни выручить и его высокографскому сиятельству доставить. Я сердечно сожалею, что и оные формы не многим получше прежних, хотя я ничего не щадил, чтоб они совершенно по желанию сделаны были.

Иван Федорович, слава Богу, здоров, и подносит вам свое почтение; а я неотменно с искреннею преданностию пребываю,

вашего высокоблагородия,

всепокорный слуга,

А. Стахиев.

Из Стокгольма, апреля 26-го дня 1773 года.

Милостивый Государь мой Денис Иванович.

При поднесении должного благодарения, за дружеское вашего высокоблагородия последнее письмо, от 28-го числа прошедшего марта, не могу пред вами, яко ближним свойственником его высокородия Николая Федоровича Дурасова, в молчании оставить несправедливое его на меня нападение и напрасное обнесение, якобы я причиною был заблуждения находящегося здесь сына его Александра Николаевича. Моя в том невинность будучи совершенно известна; я сожалею точию, что Николай Федорович, может быть, легко поверил наговорам моих неприятелей. Я могу, по совести сказать, что Александр Николаевич от меня никогда иных советов не слыхал, как такие, которые я моим кровным детям и пред всем светом давать готов; но видя, что оные ему неприятны, я уже более года на его непорядочное поведение издали, с сожалением смотрю, и не вижусь с ним инако, как в канцелярии, наипаче с той поры, как его сиятельство, граф Иван Андреевич, первые от его родителя на него жалобы получил. Я из оных приметил намекаемый на меня подыск. Александр Николаевич, с самого своего сюда приезда, весьма редко в дом мой жаловал, а с некоторого времени и совсем от того отстал. Теперь же я и сам приглашать никогда не буду, для закрытия себя от дальнейших нападков со стороны его родителя. Впрочем, я могу сослаться на свидетельство, как Ивана Федоровича, так и Якова Афанасьевича, что я Александру Николаевичу, в беспутных его поступках, никогда не потакал, колико то по должности своей мне прилично было, и если бы он моих благонамеренных советов слушался, то бы, конечно, и у графа Ивана Андреевича, и у родителя своего в любви был. Природное ваше правосудие ласкает меня надеждою, что вы, по дружбе своей ко мне, Николая Федоровича из своего предрассуждение выведете, чем меня премного обяжете, в усугубите во мне сентименты совершенного почтение и преданности, с коими навсегда пре бываю.

Вашего высокоблагородия, покорнейший слуга

А. Стахиев.

ПИСЬМА ФОНВИЗИНА К ГРАФУ ПЕТРУ ИВАНОВИЧУ ПАНИНУ

Сиятельнейший Граф

Милостивый Государь!