Фонарик

— Шурочка, — не терпелось Марии Флегонтовне. — Не отказывайся от богатства. Деньги прямо в руки плывут, а она отворачивается.

— Какие деньги? — засмеялась Шура. — Я зарплату в колхозной кассе получаю, а не на почте.

— Из редакции тебе гонорар. Рубль восемьдесят четыре.

Вовка, забывшись, наступил на фонарик и, как от ожога, отдернул ногу. «Жучок» лежал у бровки, обозначающей границу волейбольной площадки.

«Сам хватится потери, — подумал про Толика Вовка. — Буду я еще ухаживать за ним, за маменькиным сынком», — и он демонстративно отошел в сторону.

И волейболисты, и те, кто глазел на игру, обступили Шуру, заподначивали ее:

— Давай, пока магазин не закрыт, беги за маленькой.

— Не хватит, мы добавим.

— И когда это ты успела в корреспондентки записаться.

— Ну, с тобой ухо надо держать остро.

Шура хохотала, принимая из рук Марии Флегонтовны рубль с мелочью:

— Да ну вас, ребята.

— Нет, поделись опытом, и мы в корреспонденты пойдем.

Шура, оправдываясь, вспомнила, что еще во время посевной в контору колхоза позвонили из редакции и стали выпытывать у нее, как работают механизаторы.

— Фамилии по три раза переспросили, — смеялась она. — А потом поинтересовались, с кем разговаривали. Ну, Лешукова, говорю, агроном. На следующий день глядь в газете — «Вести с полей». И подпись — А. Лешукова, агроном колхоза имени Жданова.

— Дивно так денежки зарабатывать, — сказала Надя Микулина. — Меня бы спросили, так сразу на тысячу натарабанила. Ты, Шура, не могла, что ли, больше, чем на рубль восемьдесят наговорить? И зачем только в техникуме учили?

Батюшки, оказывается, доярки явились — не запылились. Вовка только теперь заметил, что около Нади Микулиной и другие крутятся — и Зойка Дресвянина пришла, и Маня Абрамова, и Нюрка Прядина, и Оля Теплякова.

Наде-то Микулиной можно бы и не ходить в кино. Вот подожди, в школу Митька пойдет, так кого в няньки посадишь.

И все же Вовка спросил у Нади про сына:

— Митька-то чего делает?

— А с Николой водится… — и, как перед большим, оправдалась. — Нас тут председатель премировать ладится, так уговорила и вечером посидеть.

Председатель уже сам созывал людей в клуб.

Вовка утащил Геннадию Ивановичу табуретку, сдал мяч и не стал оставаться в кино, хотя его пускали, как помощника заведующего клубом, без билетов.

Ему не терпелось взглянуть, подобрал ли Толик Неганов свой «жучок». «Вы, Шурочка, умница, — передразнивал Вовка Неганова. — Дайте я поцелую вам ручку». Нахалюга несчастный…

Ночь уже вызвездилась, и все чаще стали падать над полем звезды, перечеркивая небо желтым огнем.

Вовка, переступая с ноги на ногу, оглянулся. Поблизости никого не было. Из окон клуба ложились на землю яркие прямоугольники света, и от этого на улице казалось темнее.

Вовка, делая вид, что прогуливается, неторопливо двинулся к волейбольной площадке.

Фонарик лежал на прежнем месте.

«Что с возу упало, то пропало», — подумал Вовка и, стремительно нагнувшись, спрятал фонарик под рубаху. Металл ожег живот холодом, и Вовка нахмурился. Стоит ли брать фонарик?.. Но тут же мысль о ненавистном ему ухаживании Толика за Шурочкой все затмила. Пусть ищет Неганов свою игрушку. В другой раз не будет прыгать козлом перед чужими девчатами.

Он выскочил за угол клуба, достал фонарик, но по дороге кто-то шел, разговаривая, и Вовка сиганул через крапиву к конюшне. Он зашел в пахнущее свежей травой и конским потом застоявшееся тепло и нетерпеливо нажал на ручку динамика. Фонарик уркнул, радужный круг света вспышкой лег на запорошенную сенной трухой землю и медленно растворился в темноте. Вовка нажал на ручку снова, потом еще раз, быстро напал на самый экономный ритм работы динамика и, ликуя, высвечивал все подряд: сложенные друга на друга сани с вывернутыми оглоблями, телеги, бочонок с дегтем, мякильник, в котором конюх разносит лошадям корм, колоду с водой, крутую лестницу на сеновал и под ней сбрую, вывешенную на деревянных гвоздях.

— Эй, кто там? — раздался из темноты хриплый голос.

Вовка перестал жужжать фонариком и затих.

— Ты, что ли, Анатолий?

Ну, конечно же, в Полежаеве Толика Неганова узнают по фонарику за три версты.

— Ты чего тут делаешь? Не один, что ли, пришел?

Вовка сжался. Глаза у него еще не освоились с темнотой, и он начал пятиться наугад, по памяти. Из ограды выскочил, как ошпаренный, и, не чуя ног, дал стрекача от греха подальше.

Деревня как вымерла. Светился окнами один только клуб, да под горой маячила огоньками изба Микулиных. «Митька с братом сидит», — и ноги сами свернули под гору — передохнуть некогда.

Отдышался он уже на крыльце у Митьки. Погони, кажется, не было.

В избе Микулиных ревел ребенок. С улицы было слышно, как он надрывался и как Митька раскачивал скрипучую зыбку.

Вовка распахнул дверь и от порога похвастал фонариком:

— Видал?

— Неганова, — разочарованно протянул Митька.

— Мой! — сказал Вовка напористо и, несколько раз нажав на ручку, навел свет на Николу. Никола сразу затих.

— Ну да, твой… — не поверил Митька.

Пришлось рассказать все как было.

— Отберут, — сочувствуя, заключил Митька и тяжело вздохнул.

— Как бы не так… Что с возу упало, то пропало.