Фонарик Лилька

Потом я сунула телефон в карман и стала думать: что мне на самом деле нужно сделать в школе? Вообще я бы просто шуганула любительниц чужих лифчиков. Но у Лильки прямо голос изменился, когда я ей это предложила. Ладно, сперва стоит поговорить с ней.

Вдруг я остановилась, чуть не влетев в сугроб. Почему? Почему я думаю о Лильке, о ее одноклассницах, вместо того чтобы страдать по Серёне? Наверное, все дело в том, что сейчас день. Наступит вечер, и боль разольется по всему организму, как горячий чай после пробежки на холоде. Вечером всегда все кажется драматичнее. Серёня как зуб мудрости, который мне недавно удалили. Утром челюсть не болела, но стоило наступить вечеру, как она заныла так, что я даже подвывала от тянущей боли, которая отдавала и в ухо, и в висок, и в глаз.

«Так что сегодня на вечер у меня запланированы подвывания», – мрачно решила я. И словно в ответ моим мыслям, со школьного двора раздалось гудение бензопилы: рабочие срезали лишние и засохшие ветки с тополей вокруг школы.

На крыльце крутились две какие-то девчонки в розовых курточках, с черными сумками наперевес. Я с подозрением глянула на них, но решила все же следовать первоначальному плану. Да и девчонки были крупнее и выше Лильки, так что не факт, что именно они над ней издевались.

На входе я назвала охраннику Лилькину фамилию и класс, и он показал, куда мне следует подняться.

На лестнице мне пришло в голову, что я могу не узнать Лилю. Память на лица у меня хорошая, но утром я была полусонная и особенно не вглядывалась в девочку. Пытаясь сообразить, какая у нее была прическа, я оперлась на перила и тут же отдернула руку, выругавшись:

– Да чтоб тебя!

К кончику среднего пальца левой руки прилепился розовый шматок жвачки. Я с отвращением оторвала его, заглянула под перила и, вынув из кармана салфетку, убрала здоровый розовый нарост, еще не успевший затвердеть.

Огляделась в поисках урны. Да откуда она возьмется тут, на лестничном пролете? Я вздохнула и сунула бумажный комок в карман, решив выкинуть при случае.

Лилька сидела в коридоре, как мы и договорились, но узнала ее я не по лицу и не по прическе, а по тому, какой клубок разных угловатостей она представляла собой, усевшись на рюкзак возле батареи. Я даже удивилась: надо же, вроде в комок сжалась, а все равно торчат острые плечи, коленки, нос, локти.

– Не горячо у батареи-то?

Она вздрогнула и подняла голову. Шмыгнула носом. Потом спозла с рюкзака на пол, обхватила колени руками.

– И тебе привет! – усмехнулась я, усаживаясь рядом у стенки. – Держи салфетку. Только имей в виду: она у меня последняя. Ну чего? Пытали тебя каленым железом?

Лиля повернула голову в мою сторону, но глаз не подняла.

– Пошли поговорим с ними? – спросила я. – Кто тебя обидел? Две блеклые козявки на крыльце? Слушай, я их парой слов на место поставлю.

– Не надо! – воскликнула Лиля, схватив меня за запястье, и я поразилась, какими ледяными были ее руки – у батареи же сидит.

– Не надо, – добавила она шепотом, – я не хочу так.

– А как они тебя не выпустят? – поинтересовалась я. – Прямо руками за плечи схватят? Или подножку подставят?

– Они просто встанут близко и посмотрят мне в глаза, – тихо сказала Лиля, отпуская мою руку и отворачиваясь.

– И всё? – поразилась я. – Ну а ты? Не можешь посмотреть им в глаза?

– Нет, вы что… Я даже когда иду в школу, никогда не смотрю людям в лицо… Только на дорогу… Страшно.

– Ну дела! – покачала я головой. – И что, так и будешь сидеть?

– Они же уйдут когда-нибудь.

– Ну хорошо. А завтра они запасутся едой, термосами с какао, палатку разобьют.

Лиля слабо улыбнулась.

– И будут тебя караулить до ночи. Ты что сделаешь?

– А я могу завтра заболеть. – Лилькин голос прозвучал так деловито, что у меня мороз по коже пробежал.

– Так и будешь бегать всю жизнь? – спросила я.

Лилька подумала и ответила:

– Нет. Всю жизнь не смогу. Просто мне нужен лифчик.

– Так купи! – фыркнула я.

Она посмотрела на меня с таким ужасом, будто я предложила ей купить аквариум с барракудами.

– И потом, это все равно не решение, – покачала я головой. – В следующий раз они тебя попросят показать что-нибудь похуже лифчика.

– А что может быть хуже? – испугалась она.

У меня на языке вертелся с десяток язвительных шуточек, которые можно было выпалить в ответ, но я решила оставить их при себе. Лилька вряд ли оценит сейчас мое искрометное чувство юмора.

– Не важно что, – уклончиво ответила я. – Если они поймут, что тебя можно заставить делать все, что угодно, добром не кончится. Будешь бегать за сигаретами до конца школы.

– Они не курят. И мне сигареты никто не продаст.

– Ну за батончиками шоколадными. Не важно, Лиль. Нельзя так. Ты должна подойти к ним и сказать…

Лиля не дала мне договорить. Она вдруг наклонилась к моему плечу и расплакалась.

– Ну-ну…

Я неловко обняла ее. А она все хлюпала и хлюпала, приговаривая, как младенец: «Ы-ы-ы!»

– Успокойся, а…

Тут у меня забурчало в животе, и мы вместе прыснули. Она отстранилась, расправила мою последнюю салфетку и высморкалась. У меня снова забурчало, и она хихикнула. Салфетка вздыбилась над ее носом.