«При комнатах» малолетнего сына графа Н. П. Шереметева, как было принято в таких домах, состоял особый штат. Главным человеком, отвечающим за жизнь, здоровье и безопасность сына, граф Николай Петрович определил Николая Бема с жалованьем 1184 руб. в год, при нем состояли служители — подлекари Петр Соловьев (445 руб.) и Гаврила Краснопольский (248 руб.), камердинер Петр Смагин (188 руб.) с помощником, истопник Алексей Шорин, «мама» Авдотья Черкасова (300 руб. в год), а также и еще несколько служителей, всего 14 человек[210]. Интересно, что при новорожденном великом князе Николае Павловиче в 1796 г. штат был не намного больше: статс-дама Шарлотта Карловна Ливен, три дамы, исполнявшие обязанности гувернанток, нянька-англичанка, кормилица, две камер-юнгферы, две камер-медхен, два камердинера, три врача, итого 15 персон[211].
23 февраля 1803 г., через три недели после рождения сына, графиня Прасковья Ивановна скончалась в своей спальне в Фонтанном доме. Почему-то в советское время те, кто писал о крепостной актрисе, ставшей графиней, утверждали, что ее смерть осталась незамеченной и никто не выразил вдовцу свое сочувствие. При знакомстве с архивными документами становится понятно, что это совсем не так. Вскоре после смерти графини Прасковьи Ивановны стали составлять ее официальное жизнеописание. В той рукописи, в частности, сказано: «…26 числа, в день выноса, в первом часу пополудни позволено было желающих впустить к телу и отворен был к нему вход до шести часов. Посещали следующие особы: графы Петр Андреевич и Павел Андреевич Шуваловы, действительный тайный советник граф Самойлов и его супруга, граф Илья Андреевич Безбородко и его супруга, генерал-майор Василий Сергеевич Шереметев, обер-прокурор Синода господин Яковлев, статский советник Евреинов, камергер князь Мещерский, фрейлина Алсуфьева, князь Андрей Николаевич Щербатов с супругой и двумя княжнами, мальтийский кавалер архитектор Кваренги, доктор Лахман, надворный советник Машков… на исходе седьмого часа приехали митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Амвросий и другие епископы, служили литию… Тело несено было мимо церкви по маленькой лестнице и двором на руках, несли Реметев, Малимонов и официанты. В Лавру гроб сопровождали Реметев, Малимонов, Кваренги. По сторонам всего кортежа оберегали полицейские офицеры от стеснения народа, которого было многолюднейшее стечение. Гроб ночь простоял в старой Троицкой церкви, наутро митрополит и два архиепископа отпевали покойную. Гроб внесен в церковь Св. Лазаря и опущен в могилу у ног фельдмаршала»[212].
После смерти жены граф Николай Петрович должен был не только заботиться о новорожденном сыне и наследнике, но и о ближайшей родне покойной. В фонде Шереметевых в РГИА есть два дела, касающихся истории семьи Ковалевых[213]. В них собраны разные бумаги, подлинники и копии, связанные с историей отца и братьев Прасковьи Ивановны.
Не только она сама, но и ее отец и братья также получили вольную. Но одного только освобождения Ковалевых из крепостной зависимости было недостаточно для придания браку графа Н. П. Шереметева с Прасковьей Ивановной должной респектабельности. Это только в известной народной песне можно было барину сказать приглянувшейся ему девушке: «Ты родилася крестьянкой, завтра будешь госпожа…»[214] Желательно было обеспечить Ковалевым более высокий социальный статус. Поэтому кто-то из ближних людей (неясно кто) придумал доказать, что предки Ковалевых прежде принадлежали к некоему шляхетскому роду Ковалевских. Кузнец в переводе на польский язык — коваль. Сохранившиеся документы раскрывают ход этого процесса, который являлся, по сути дела, попыткой фальсификации.
Делом занимались несколько доверенных людей графа Николая Петровича, в том числе графский стряпчий Никита Сворочаев и Борис Меркулов, стряпчий князя А. М. Голицына. Они должны были найти нужных людей и получить необходимые документы для того, чтобы подать прошение в Герольдию о признании Ковалевых (Ковалевских) в дворянском достоинстве.