Озабоченный судьбой крепостных служителей вынужденно покинутого им Останкина, Николай Петрович писал князю Щербатову в 1802 г.: «О сих людях я давно уже думал и давно приказал построить для них кельи или жилища в слободе Борисовке на 100, а в Никольском на 30 человек, и вас покорно прошу войти в подробное рассмотрение состояния сих людей, и которых можно, тех приказать непременно отпустить по пашпортам, а прочих неспособных ни к каким должностям и проживающих на пенсии назначить в Борисовку и Никольское, определив им оклад, какой будет нужен в сообразности с необходимыми их нуждами и ценами хлебных припасов…»[361]
В 1806 г. граф Н. П. Шереметев учредил богадельню и в Петербурге, в купленном для этого доме «под Невским монастырем», на 30 человек (15 мужчин и 15 женщин) «бедных, престарелых, снискивающих помощи в пропитании». Смотрителем туда назначили крепостного служителя Петра Соловьева[362]. Богадельня действовала семьдесят лет, до 1876 г.
Граф Н. П. Шереметев, как и его отец, а затем и сын, платил пенсии своим престарелым служащим или их вдовам и детям. Так, в списке пенсионеров на 1802 г. значится 178 лиц, на содержание которых деньгами и припасами уходило 10 тыс. руб. в год[363].
Среди тех трех сотен служителей, обретавшихся при графе Николае Петровиче Шереметеве, выделялось несколько семей, о судьбах которых удалось разыскать некоторые материалы.
Никита Александров, один из династии управителей графов Шереметевых, после смерти брата, Петра Александрова, сохранял первенствующее положение в Фонтанном доме на продолжении почти трех десятилетий.
Родился около 1751 г., службу начинал еще при Петре Борисовиче. Согласно штату 1768 г., находился «при комнатах графа Николая Петровича» с жалованьем 12 руб. в год[364]. Некоторое время Никита Александров служил кусковским приказчиком. С 1791 г. состоял уже в должности «поверенного служителя», и ему, наряду с управителем Фонтанного дома Петром Петровым (который в 1768 г. тоже значился при комнатах графа Николая Петровича) и «конюшим на правах управителя» Матвеем Черкасовым, граф повелел увеличить денежную выплату: вместе с прибавкой Никита Александров стал получать 492 руб. в год, больше него получал лишь управитель Петр Петров (541 руб. в год)[365]. Кроме денежной выплаты, служители получали от хозяина «всякие припасы»: муку, мясо, масло, солод, овес, сено, свечи и др.
После переезда графа Николая Петровича в Петербург был вызван и Никита Александров. Вероятно, именно ему адресовано повеление от 11 августа 1796 г.: «Намерение мое состоит дать здесь праздник, то для необходимого по должностям порядка нахожу за нужное взять тебя на то время к себе в Петербург. [Приписка: ] Постарайся не помешкав отправляться, а дорогой скоро не скачи, дабы приехать здорову; я считаю, что ты мне здесь надобен будешь, видя и зная твои ко мне пользы и о мне усердия, а к тому и способность твоя ко мне известна»[366].
Но случалось и недовольство со стороны хозяина. Так, 18 октября 1801 г. граф отдает распоряжение: «Санкт-Петербургской Собственной моей канцелярии. За небрежение своей должности, не сохранение тех предосторожностей, кои более всего должны озабачивать попечение доброго и усердного слуги, и наконец за упущении из виду тех препоручений, которые начальственному ведению препоручены были, определяю управителю Никите Александрову совершенное мое неудовольствие, а потому прибавочного по штату генваря 24 дня сего году жалованья не производить»[367]. Графу донесли, что по вине официантов Фонтанного дома разбили или повредили «бронзовую группу».
Управителю поручались и деликатные вещи. 3 ноября 1801 г. граф Николай Петрович предписывал Никите Александрову: «За время пребывания моего в Москве замечено мною, что находящийся при Домовой конторе столоначальник Василий Прихудайлов обращается в пьянственных поступках и нерачительности к своей должности. И записывать всякий раз, что будет пьян, и по приезде подать мне список»[368]. Однако при реорганизации Домовой конторы в 1808 г. этого служителя все-таки оставили в важной должности — видимо, он считался хорошим специалистом. А что злоупотреблял спиртным — то, видимо, этот порок многим был свойствен.