Фонтенбло

А стихи распространялись в Париже с невероятной скоростью. Часто, наряду с королевской фавориткой, героем этих опусов становился сам король. В глазах народа оба этих имени были связаны неразрывно, им приписывали самые немыслимые прегрешения. Если они устраивали представления или праздники, или выезжали на охоту, значит, бесконтрольно тратили деньги из казны; если чем-нибудь занимались, то все, по мнению памфлетистов, делалось не так. Если же двор в Фонтенбло забывал о развлечениях, говорили, будто мадам де Помпадур ревнует короля к другим женщинам, не хочет, чтобы он видел прекрасные молодые лица. Стоило маркизе предпринять ремонт в Фонтенбло или затеять переделку, то и вслед за этим следовал памфлет о том, что ее строительство выглядит так жалко, что не может быть достойным даже откупщика.

Ф. Буше. Пастораль

Если маркиза приобретала для Фонтенбло коллекции книг и картин, изумительные произведения искусства, каждый налогоплательщик в стране был уверен: все эти расходы оплачиваются из его кармана. Но самое страшное, что маркиза и на самом деле питала страсть ко всему изящному. Она заводила редких птиц, по ее просьбе в лесу Фонтенбло строились романтичные, увитые цветочными гирляндами павильоны, которые существовали всего одно лето, а потом сносились. Король обожал гулять по павильонам мадам де Помпадур. Благодаря ей он также полюбил все изящное, а главное, как говорили современники, она «привила ему вкус к дорогим предметам временного пользования». И если таково было мнение и принца де Крои, то что говорить об огромной массе простых людей? То, что маркиза не знала себе равных на сцене и вообще в искусстве, являлось дурным тоном, поскольку подобное увлечение имело характер преходящий, да и вложения делать в эту сферу было крайне невыгодно. Одним словом, маркиза прославилась как женщина, умеющая красиво жить, но не более.

Придворные ненавидели фаворитку короля. Например, маркиз д’Аржансон скрупулезно вел дневник, и его единственной целью было как можно сильнее опорочить маркизу. Его ненависть буквально хлещет через край, когда читаешь заметки господина д’Аржансона о том, как в будущем (он позволял себе только сладкие грезы) мадам де Помпадур непременно надоест королю (ведь должно же это когда-нибудь кончиться!), как она состарится, ее шелковая кожа увянет и покроется морщинами, шея начнет шелушиться, бывшая прелестница станет харкать кровью и вызывать у своего любовника только отвращение. В своей безудержной злости д’Аржансон пишет, что любая вещь, к которой бы ни прикасалась маркиза, в тот же момент превращается в прах. Но другие, менее тенденциозные авторы, которые имели возможность каждый день встречаться с маркизой в Фонтенбло, все как один пишут: с каждым днем она выглядела все веселее и прелестнее, и король, как и прежде, считает ее красивейшей дамой Франции. Но если д’Аржансон практически все время проживал в деревне и особой опасности для королевской фаворитки не представлял, то в самом Фонтенбло жили люди более опасные, политики, пользующиеся при дворе огромным влиянием, – Ришелье и Морепа, делавшие все возможное, чтобы осложнить жизнь маркизы. Особенное влияние на короля имел Морепа. Друг детства Людовика, он прекрасно знал его слабости, да к тому же был веселым остроумным собеседником. О мадам де Помпадур Морепа говорил: «Она в высшей степени вульгарна, буржуа, забывшая о своем настоящем месте, она сместит всех и каждого, если в скором времени не сместят ее саму». Он мечтал, чтобы ее сместили как можно скорее, а она, к его удивлению, только приобретала больший вес при дворе. Когда бы Морепа ни появился у короля, он непременно встречал в его кабинете и мадам Помпадур.

Ф. Буше. Восход солнца. Коллекция музея Фонтенбло.

Она, не считаясь с правилами, могла ворваться в зал, когда маршал и король были заняты работой. Она могла потребовать от Людовика, чтобы он на ее глазах отменил указ, утверждения которого Морепа только что добился. И как бы маршал ни старался доказать свою правоту, король мягко улыбался маркизе и говорил:

– Господин Морепа, сделайте так, как об этом вас просит мадам. Конечно, многие королевские фаворитки возражали Морепа, но такой дерзости ни одна из них не позволяла себе. Если ей и приходилось общаться с маршалом, то ее реплики были язвительны. Однажды она в присутствии Людовика с презрением заявила:

– Господин Морепа, каждый раз после беседы с вами у короля происходит приступ желчи. Так что всего вам хорошего, господин Морепа.

Король ничего не ответил и ни одним словом не поддержал Морепа, а потому тот быстро собрал все свои бумаги и удалился, дрожа от гнева.