Форма времени. Заметки об истории вещей

Грубо говоря, художественное изобретение — это один из множества способов изменить склад ума, тогда как полезное изобретение очерчивает новый диапазон знания, для охвата которого предназначен изобретенный им инструмент.

Термины «искусство» и «эстетика» использовались нами практически как синонимы, так как четкое разделение, подобное тому, что существует между чистой и прикладной наукой, в эстетике провести невозможно. Выдающиеся художественные достижения описываются скорее как искусство, чем как эстетика, и различение созерцательного и практического труда, требуемое наукой, имеет мало смысла, когда дело касается искусства. Художники порой черпают из эстетики теоретические разграничения, эстетики же не многому учатся у искусства, будучи озабочены скорее философскими, чем художественными вопросами.

Между тем произведения многих художников куда ближе к философской мысли, чем большинство эстетических трудов, чьи авторы вновь и вновь описывают одну и ту же территорию: иногда систематически, иногда исторически, но редко — с оригинальностью. Кажется, что после Кроче и Бергсона эстетика перестала быть активным направлением философии. Крупные художественные изобретения, напротив, напоминают современные математические системы той решительностью, с какой их создатели отбрасывают одни конвенциональные допущения и заменяют их другими. Не было и не может быть разрыва между теорией и ее приложениями или между изобретателем и пользователем, всегда есть возможность их совпадения в одном лице: на первом этапе изобретения художник или музыкант, разыскивая новое знание, в одиночку выполняют все функции, обычно распределенные между несколькими людьми.

Возвращаясь теперь к месту изобретения в истории вещей, мы снова сталкиваемся с парадоксом, уже заявлявшим о себе в этой дискуссии. Это парадокс обобщения, касающегося уникальных событий. Поскольку никакие две вещи и никаких два события не могут иметь одни и те же координаты в пространстве и времени, каждое действие отличается от предыдущих и последующих действий. Никакие две вещи и никаких два действия не могут быть приняты как тождественные. Каждое действие — изобретение. Однако вся организация мысли и языка отвергает это простое утверждение нетождественности. Мы постигаем Вселенную не иначе, как упрощая ее идеями тождества внутри классов, типов и категорий, преобразуя бесконечный континуум нетождественных событий в конечную систему подобий. Природа бытия такова, что ни одно событие не повторяется, но природа мысли такова, что мы понимаем события лишь при помощи тождеств, устанавливаемых между ними силой воображения. КОНВЕНЦИЯ И ИЗОБРЕТЕНИЕ

Этот парадокс находит свое постоянное выражение в повседневной жизни обычного человека. Поскольку каждое действие отчасти является изобретением, совершая следующий шаг по отношению к действию, которое предшествовало ему в своем классе, изобретение доступно всякому и всегда. Отсюда — два превратных понимания изобретения: как опасного отклонения от рутины и как необдуманного рывка в неизведанное. Для большинства людей новаторское поведение — это нарушение приличий, окруженное пугающей аурой осквернения рутины. Люди столь вышколены в верности конвенции, что сама возможность оказаться в неизведанном, пусть даже случайно, для них почти немыслима.

Поэтому многие общества не желали признавать новаторское поведение, считая правильным скорее ритуальное повторение, чем изобретательные отклонения от нормы. В то же время никакое общество не может быть устроено так, чтобы каждый человек обладал в нем свободой менять свои действия как угодно. Любое общество функционирует подобно гироскопу: оно стремится удерживать принятый курс вопреки отклоняющим от него случайным и разрозненным силам. В отсутствие общества и инстинкта жизнь плыла бы, словно не скованная гравитацией, в мире, свободном от сопротивления прецедента, притяжения примера и колеи традиции. Любое действие было бы свободным изобретением.

Но человеческая ситуация приемлет изобретение лишь как весьма затруднительный tour de force [1*]. Даже в индустриальных обществах, которые зависят от постоянного появления новшеств, сам акт изобретения большинству претит. Редкость изобретения в современной жизни пропорциональна страху перед изменениями. Широко распространившаяся грамотность проявляется сегодня не в благосклонном внимании к новым действиям и мыслям, а в верности штампам, почерпнутым из политической пропаганды или коммерческой рекламы.