Формалин (СИ)

«Боюсь, у меня для тебя не очень хорошие новости, — писал он (когда врач говорит «не очень хорошо», это значит, что все хуже некуда). — Как ты знаешь, я продолжаю хранить образцы тканей донора, — очевидно, таким образом он обозначает плавающее в формалине тело Эмили, подумала я, но дальше он уточнял: — В том числе в виде живых культур клеток. Я наблюдаю за процессами, происходящими в этих культурах, поскольку они во многом аналогичны тем, что происходит in vivo, т. е. в твоем организме. К сожалению, в последнее время эти процессы свидетельствуют о развитии той же болезни, от которой умерла мать донора. (Моррингтон явно избегал употреблять в письме имена и названия, по которым можно было бы определить, о ком речь, но я, выучившая биографию Эмили, помнила, что речь идет о боковом амиотрофическом склерозе. Однако до сих пор для меня это был просто абстрактный набор слов, который надо зазубрить, и не более чем.) Предрасположенность к этому заболеванию передается генетически, так что такой вариант был возможен, хотя я и надеялся, что этого не произойдет. Это не означает, однако, что с тобой непременно случится то же самое! Поведение клеток in vitro и in vivo не всегда тождественно, поскольку в первом случае мы имеем дело с гомогенной клеточной культурой, — он, похоже, решил подавить меня своей латынью, — а во втором ткани и органы взаимодействуют между собой сложным образом. А в твоем случае — еще более сложным. Поскольку этот случай уникален, никаких теоретических прогнозов давать нельзя. Ты должна как можно скорее прибыть в клинику для полного обследования. Я уверен, что мы найдем решение. В крайнем случае — проведем еще одну операцию, используя ткани другого донора. Однако не медли, от этого зависит твоя жизнь!»

Первым делом я выругалась, как не ругалась со времен трущоб. Hijo de mil putas[13], он, видите ли, «надеялся»! Он знал, что так может быть, но и не подумал меня предупредить! А с другой стороны — а если бы предупредил, разве бы я отказалась? Имея выбор между Альваресом и восьмьюдесятью миллионами? (У меня их, кстати, снова было восемьдесят, согласно последнему финансовому отчету — дела компании продолжали идти в гору.) Если был хоть какой-то шанс… maldito[14], да даже если бы не было никакого! Если выбирать между двумя смертями, то уж лучше так, после года счастливой жизни, чем в лапах у садистов Альвареса… А Моррингтон, выходит, еще и неожиданно благороден — предлагает мне помощь вместо того, чтобы просто бросить подыхать, ведь свои деньги он уже получил…

Стоп. Не верю я в чужое благородство. Жизнь в трущобах научила меня, что эту версию следует рассматривать лишь после того, как отброшены все другие. А вот версию «тебя хотят поиметь», в том или ином смысле, следует рассматривать самой первой. Как бы логично и убедительно ни звучали его слова и об угрозе, и о его научном интересе… Он, конечно, обещал мне «гарантийное обслуживание». Но, во-первых, в какой суд я пойду с этим его обещанием? А во-вторых, он всегда может сказать, что, мол, возникли дополнительные расходы. Типа, саму процедуру я проведу бесплатно, но вот лекарство стоит триста тыщ долларов — извини, но от меня это не зависит, цены на тетранитрогидрокарбохреновитин очень выросли…

А лекарство будет обыкновенной водой из-под крана.

Я же не врач и не смогу его разоблачить. Я не умру (поскольку никакой болезни нет), он слупит бабки на ровном месте, и все будут довольны. А через какое-то время он обнаружит «угрозу рецидива» и предложит мне пройти еще курс…

Недаром же он так подчеркивает уникальность моего случая. По логике вроде все так — не придерешься. А по сути? А по сути он просто не хочет, чтобы я обратилась за консультацией к другому врачу.

Стало быть, именно это мне и надо сделать.

Разумеется, со всей возможной осторожностью, не раскрывая сути того, что со мной произошло. Вполне может оказаться, что Моррингтон все-таки не врет. Может быть и так, что одна версия не противоречит другой — он действительно хочет срубить с меня денег, но и болезнь действительно есть. Так что для начала мне нужно как можно больше узнать об этой болезни.