Формалин (СИ)

Но и с такой репутацией он не стал спиной к спине с Бульдозером отбиваться от своих сокамерников. Такие истории встречаются только в глупых фильмах, снятых людьми, все свое знание о тюрьмах почерпнувшими из других глупых фильмов. Против целой камеры не отобьется ни отморозок, ни Бульдозер, ни Терминатор. Вместо этого Хуан, не дожидаясь ночи (которая, вероятно, стала бы для Бульдозера последней), во время обеда сам пырнул его заточкой, подтверждая свою репутацию отморозка. Типа как не сумел сдержать праведный гнев. Истекающего кровью Бульдозера отправили в лазарет, а Хуана — в карцер. О происшествии доложили — не могли не доложить — начальнику тюрьмы. А у того ума оказалось явно больше, чем у его возомнившего себя богом вертухая (на что Хуан и рассчитывал), и он сообразил, что перевод Бульдозера во вражескую камеру был не по понятиям и его убийство там могло спровоцировать тюремный бунт. А потому дал своему вертухаю по шапке, и после лазарета Бульдозер вернулся в свою прежнюю, безопасную для него камеру.

Самое главное — Хуан, прежде чем ударить, успел шепнуть Бульдозеру: «Не волнуйся, я тебя спасаю! Притворись, что сильно ранен, и уйдешь на больничку, иначе тебя кончат!» Но, хотя рана оказалась просто царапиной — Хуан знал, как бить, чтобы крови было много, а реальной опасности никакой — помимо карцера за это нападение ему могли намотать и новый срок. Но начальник тюрьмы, получив от Бульдозера заявление, что тот «претензий не имеет», предпочел спустить дело на тормозах. Простая драка между заключенными и не более чем.

Хуан вышел из карцера на две недели позже, чем Бульдозер из лазарета, оставшись при этом чистым перед своими сокамерниками, которые малость попеняли ему за несдержанность, но сказали, что от такого, как он, другого и не ждали. Потом, конечно, были еще сложности с тем, чтобы дружески общаться с Бульдозером; вообще в тюрьме немало мест, где могут встречаться заключенные их разных камер — столовая, спортзал, прогулочный дворик, мастерские, даже (новомодное веяние) учебные классы и студия самодеятельности — но при этом желательно было не попадаться на глаза тем, кого такая дружба бы, мягко говоря, удивила, но Хуану удалось эти проблемы решить, в том числе и благодаря выходу на свободу кое-кого из тех, кто был в курсе истории с заточкой. В общем, в конечном итоге Хуану удалось не только полностью расположить Бульдозера к себе, но и настроить его против бывшего работодателя. У Бульдозера вполне хватило ума понять, что Хуан ради него лишился возможности выйти по УДО и вообще рисковал новым сроком (что на Бульдозера, ради которого за всю его жизнь никто и никогда не шел и на куда меньшие жертвы, произвело неизгладимое впечатление), а вот Альварес палец о палец не ударил, чтобы вытащить его из тюрьмы. Так что Хуану удалось получить от Бульдозера весьма ценные сведения.

В трущобах Тихуаны никого не удивишь плохими парнями, но Альварес считался монстром и полным отморозком даже по здешним меркам. Вырезать всю семью человека, вызвавшего его недовольство, было для него все равно что заказать себе кофе в кафе. И все же даже у этого чудовища было свое слабое место, или, если кому-то угодна такая формулировка, своя человеческая черта — привязанность к его маленькому сыну Пабло. Этот мальчик вообще не должен был появиться на свет. Первым ребенком Альвареса должна была стать девочка, но он хотел сына и, как только узнал пол будущего ребенка, потребовал сделать аборт. Само собой, на 18 неделе беременности аборты запрещены (а в то время они даже и на более ранних сроках еще были запрещены по всей Мексике, кроме столицы), но для Альвареса это, разумеется, не было препятствием. Операция, судя по всему, прошла не очень хорошо. Ибо далее последовали три выкидыша и один мертворожденный. Но Альварес был не из тех, кто согласится терпеть чье бы то ни было неповиновение — будь то человек или природа. Так что с шестого раза он все же добился своего. Ценою смерти своей жены. Но мальчик, хотя и недоношенный — он появился на свет шестимесячным — выжил. Очень не завидую врачам, которые его выхаживали, понимая, что их собственные жизни висят на том же волоске, что и жизнь их пациента — но то ли их страх, то ли деньги Альвареса все же обеспечили желаемый результат. Правда, злые языки говорили (шёпотом), что у мальчика все равно куча проблем со здоровьем, как это обычно и бывает у недоносков, включая легкую степень задержки умственного развития. Но Альварес все равно чрезвычайно ценил столь дорого доставшегося ему сына и все еще лелеял надежду со временем таки сделать из него своего наследника. Не берусь сказать «любил» — любят того, с кем хотят проводить как можно больше времени, — но именно что ценил, как ценят дорогую вещь, которую держат запертой в сейфе.