Формалин (СИ)

Когда я пришла в себя, я лежала на той же кровати, но никаких телевизионных голосов больше не звучало, и суля по тому, как падал на потолок свет из окна, было уже не утро, а вечер. Я чувствовала неестественную слабость, меня подташнивало, а главное — я воспринимала собственное тело как какой-то массивный, но бесчувственный кусок. Словно вся оно онемело или превратилось во что-то вроде резины. Я попыталась поднять руку и потрогать лицо. Сперва я увидела, что моя рука вся в бинтах — каждый палец в отдельности — а потом встретила сопротивление и услышала шорох ткани о ткань, но почти не ощутила прикосновения. Тем не менее, я поняла, что и мое лицо все в повязках. В точности, как у Эмили на видеозаписи.

— Очнулась? — услышала я бодрый голос Моррингтона. Повернув голову влево, я увидела не только его довольное лицо, но и капельницу, воткнутую в мою левую руку, а также еще какое-то оборудование, от которого тянулись провода и трубки ко мне под одеяло. — Ни о чем не волнуйся. Операция прошла превосходно.

— Что ты подмешал мне в еду? — я хотела сказать это гневно, но голос прозвучал слабо. Да еще и повязки на губах мешали говорить.

— Вполне безобидное снотворное. Не хотел, чтобы ты нервничала перед операцией. Ну а потом уже, конечно, общий наркоз. Еще некоторое время ты будешь отходить от него, но это все в пределах нормы.

— Что… ты со мной сделал? Я думала, это будет что-то вроде укола, после которого мои клетки начнут меняться, и все…

— Ну, не совсем. Необходимо было извлечь образцы тканей ряда твоих внутренних органов — в частности, костного мозга и вилочковой железы — подвергнуть их генетическому перепрограммированию на основе биоматериала донора, а затем поместить обратно. Кроме того, мы ведь хотим ускорить процесс трансформации, а для этого нужно максимально активизировать регенерационные механизмы. В настоявший момент примерно две трети твоей кожи удалено…

— ЧТО?!

— Не волнуйся. Все снова нарастет без всяких рубцов и шрамов, как я и говорил. Только это будет уже лицо и кожа Эмили. И больно не будет, все необходимые медикаменты поступают в твою кровь автоматически, — он указал на трубку, уходившую под повязки на моей левой руке. — Разве что некоторый зуд. В крайнем случае, если почувствуешь боль — пульт под твоей правой рукой, жми на красную кнопку, и дозатор введет тебе дополнительную порцию анестетика. Только не жми на нее слишком часто — дозатор все равно не позволит превысить безопасную дозу.

— Черт тебя подери, Моррингтон! Ты мог хотя бы предупредить меня!

— Зачем было беспокоить тебя перед операцией?

— Я привыкла знать, на что я подписываюсь!

— Ты подписалась на восемьдесят два миллиона долларов.

— Семьдесят четыре.

— Тоже неплохо. Я-то получаю только восемь.

— Но и не ты лежишь тут без кожи.

— Потому ты и получаешь джекпот. Я бы поменялся с тобой местами, если бы мог.

— А что мешает? — усмехнулась я (вообще усмехаться, когда у тебя вместо губ повязки, не очень удобно). — Не хочешь стать девушкой за восемьдесят лимонов?

— Ну хотя бы то, что я не могу сделать операцию сам себе и не могу доверить свое know-how ассистенту, — усмехнулся он в ответ.

— Потому что он даже не станет требовать 50 на 50, а просто сделает так, чтобы ты не проснулся от наркоза, и станет монопольным владельцем тайны, — подхватила я.

— Ты умная девушка, как я уже говорил, — улыбнулся он.

— Вот и не держи меня за дуру. Которую надо пичкать снотворным и успокоительным, пока она плачет о папочке. Я — не она, даже если и выгляжу — или буду выглядеть — как она.

Гм, воображаю, как я выгляжу сейчас под всеми этими повязками, подумала я. Тому, кто увидел бы меня такой, самому бы потребовалось успокоительное… не считая, конечно, Моррингтона, который меня такой и сделал.

— Кстати, — сказал он таким тоном, словно я напомнила ему о чрезвычайно интересовавшем его вопросе, — твоя мать когда-нибудь была в Америке?

— Кто бы ее туда пустил? — фыркнула я.

— Ну, может, она жила там нелегально. Работала, скажем, нянькой, кухаркой или сиделкой. А потом ее депортировали. Еще до твоего рождения.

— У нее была другая… специализация. И мне она о таком не рассказывала. А какое это имеет значение?

— Видишь ли, твой ДНК-тест дал совершенно поразительный результат. Сначала я подумал, что просто перепутал образцы. Но нет, я перепроверил четыре раза… — он вдруг замолчал, словно раздумал продолжать.

— И? — поторопила я его. — Что не так с моей ДНК?

— Все абсолютно так. Даже лучше, чем я предполагал. Просто теоретический интерес.

— Я уже сказала — не держи меня за дуру, док. Начал, так договаривай.

— Все дело в том, что твой отец… чистокровный англосакс. Не латиноамериканец.

— Только-то? — снова фыркнула я. — И что тут поразительного? Мой отец мог быть абсолютного кем угодно — и для этого моей матери вовсе не требовалось покидать Тихуану.