Формалин (СИ)

— Ясно, — кивнул он. Похоже, до него только теперь дошло, какую «специальность» я имела в виду. — Ну, как я уже сказал, это только хорошо. Чем ближе генотип донора и реципиента, тем меньше риск осложнений — то есть он и так был очень мал, а теперь, полагаю, вообще нулевой. Ну ладно, не скучай — вставать тебе пока нельзя, и вообще шевелиться желательно поменьше, но рычажок на пульте поднимает-опускает кровать в сидячее или лежачее положение. Смотри записи, входи в роль. — он кивнул в сторону экрана и вышел.

Процесс моего выздоровления и одновременно превращения и в самом деле пошел быстро и без осложнений. Правда, насчет «некоторого зуда» Моррингтон «несколько преуменьшил» — временами чесалось так, словно меня покусал миллион комаров. Ну, я с детства знала, что когда доктор говорит «будет не больно» — значит, боль будет терпимой, а когда он говорит «будет немножко больно» — она будет чертовской. Оказалось, дорогие частные клиники в этом плане не так уж сильно отличаются от тех, что доступны обитателям трущоб Тихуаны. На мои жалобы Моррингтон заявлял «мы же не хотим передозировки кортикостероидов? Это замедлит процесс регенерации. А сейчас он идет очень, очень хорошо — даже быстрее, чем я ожидал!»

И вот, наконец, настал день, когда с меня окончательно сняли все повязки. Не одеваясь — не Моррингтона же мне было стесняться, он уже видел меня не только без одежды, но и без кожи — я пошла в находящийся тут же в палате туалет, чтобы посмотреться в большое зеркало.

Признаюсь, мне было страшно. Наверное, я посмотрела в свое время слишком много американских фантастических фильмов. Там всегда в таких случаях что-то идет не так. Но нет, в зеркало я не увидела чудовище Франкенштейна, покрытое уродливыми шрамами. Моя кожа — за исключением тех участков, которые пощадил скальпель доброго доктора — была розовой и нежной, как у младенца, и все еще сохраняла повышенную чувствительность, но выглядела вполне здоровой. Единственным неприятным сюрпризом стала абсолютно лысая голова — до меня только теперь дошло, что слова Моррингтона об «удалении волос» означали не бритье, а скальпирование, словно в вестерне. Кстати, то же самое было проделано и с моими подмышками и лобком. Мои груди стали меньше, но это меня не расстроило. С такими только удобнее бегать и драться — да и, глядишь, желающих испытать на прочность мою клятву теперь будет меньше. Внимательнее всего я, конечно, рассматривала лицо. Совсем без волос оно выглядело слишком непривычно, и я прикрыла верхнюю часть лба ладонью, пытаясь сгладить этот эффект.

— Примерь-ка, — подошедший сзади Моррингтон протянул мне парик каштанового цвета.

Я надела его. Да, теперь не было сомнений — из зеркала на меня смотрело то же лицо, что и на фотографии и тех видеозаписях, где Эмили была без повязок. Лицо, одновременно похожее и непохожее на мое. Некоторое время я гримасничала проверяя работу мышц. Все было безупречно. И все-таки мое прежнее лицо нравилось мне больше. А этот безвольный подбородок и пошлые ямочки на щеках… Ну ладно. Тем больнее обломается тот, кто вздумает судить обо мне по внешности.

На следующий день состоялся мой перевод в другую палату.

Палату Эмили.

Постель там, конечно, постелили новую, но в остальном палата все еще хранила следы ее присутствия — одежда в шкафчике, косметичка, на столике у кровати — ваза с фруктами и бумажная книжка в мягкой обложке, раскрытая и перевернутая корешком вверх… Первым делом я впилась зубами в большое красное яблоко — в последние дни меня кормили главным образом через трубочку. Потом бросила взгляд на книгу. Судя по картинке на обложке, это было какое-то фэнтези с эльфами и гномами. Я никогда не понимала, как можно читать подобную чушь, если тебе уже исполнилось хотя бы семнадцать — а ей было 26, на три года больше, чем мне. Впрочем, когда в твоей жизни нет никаких реальных проблем и опасностей, можно, наверное, всерьез переживать и за эльфов.

В конце концов, чем они хуже коал?

Меня больше заинтересовало, зачем ей понадобилась бумажная книга. Почему она не читала с экрана. Некоторые, правда, не любят читать с гаджетов — но только не такие фифы, которые наверняка пользоваться айфоном учатся раньше, чем унитазом.

— Где ее телефон? — спросила я Моррингтона, который все еще стоял возле двери, глядя, как я осваиваюсь в палате.

— На хранении, — улыбнулся он. — Правило нашей клиники — никаких телефонов и ноутбуков. Новости из внешнего мира не должны нарушать покой пациентов.

«Чтобы никто тут ничего не фотографировал и не снимал на камеру, и уж тем более не вел отсюда прямых трансляций», — мысленно перевела я.

— Меня это тоже касается? — осведомилась я. — Мне же надо входить в роль. Изучать ее аккаунты и все такое.

— Да, — согласился он, — я дам тебе ноутбук. Но, пожалуйста, только читай и ничего не пиши. Пока ты еще не готова. И уж тем более не пытайся связаться ни с кем из прошлой жизни. Ты же понимаешь, это в твоих же интересах. Та жизнь теперь закончилась. Анхелина умерла навсегда.