Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков.

Научные исследования по истории государства, его институтов и служителей начались во Франции с трудов историков периода Реставрации, Июльской монархии, Второй Империи и Третьей Республики. Наряду со сменой методологий, ракурсов и дискурсов, будучи врагами генерализации и «маньяками» источников, эти историки концентрировали свое внимание на складывании королевской администрации. Так на свет появились ставшие отныне классическими труды по истории Королевского совета, Парламента, Канцелярии и других институтов Французской монархии, так был введен в научный оборот основной массив архивных источников[7]. Благодаря новой философии истории и целенаправленным поискам в изысканиях О. Тьерри, Ф. Гизо и других историков истоков «успеха третьего сословия» в Средневековье, взгляд на французскую монархию как на «союзницу» буржуа, рука об руку с которыми ею был «похоронен феодализм», долгое время определял предмет исследований, в том числе и с целью эти взгляды опровергнуть[8]. Главной идеей, объединявшей работы тогдашних историков разных направлений, являлось признание ценности созданных при монархическом государстве институтов власти, которые пережили монархию и стали стержнем национального единства страны. Не менее значимо восприятие ими облика служителей королевской власти. Если исследователи в традиции Тьерри видели в них «лидеров буржуазии», навязавших новые идеи складывающемуся государству, то их оппоненты, акцентируя роль самих французских королей в деле «разрушения феодализма», в данном пункте оказались полностью с ними согласны[9]. Пусть эти историки и преувеличивали роль легистов в построении монархии или тенденциозно оценивали их вклад, нельзя не отметить, что с самого начала история государства рассматривалась во Франции в тесной взаимосвязи с историей служителей короны, будь то коллективные портреты корпораций или биографии отдельных ярких представителей этой политически и социально значимой группы[10]. В этом смысле появление в историографии второй половины XX в. «человеческого измерения» истории является, как и многие новшества, хорошо забытым старым.

Концепция о социальной природе и связанных с ней имманентных идеях королевских должностных лиц оставалась во французской историографии «священной коровой» более ста лет. Первым осмелился посягнуть на этот «неприкосновенный запас» французской историографической традиции Р. Казель в середине XX в.[11] Попутно реабилитировав в глазах истории двух французских королей, Филиппа VI Валуа и Иоанна II Доброго, затерявшихся в тени своих родственников, он доказал преобладание дворян в среде королевских должностных лиц и обнаружил в их политике совершенно иную, чем принято было считать, систему ценностей. Эту тенденцию подхватили Ж. Фавье и ученица Р. Казеля Ф. Отран. Доказывая принадлежность большинства должностных лиц к дворянам, они исследуют истоки оформления «нового дворянства» по службе короне и тенденцию конституирования «дворянства мантии»[12]. При всей плодотворности такого отхода от прежней упрощенной схемы, этот историографический поворот также страдает некоторой односторонностью: стремление «мещан во дворянство» не снимало напряжения вокруг «благородного статуса» и даже усиливало его, породив конфронтацию двух групп элиты[13]. Но главное: социальная история служителей власти перестала рассматриваться в политическом и административном контексте.

В этой сфере уже к 30-м годам XX в. произошло обеднение и выхолащивание прежде новаторских политико-правового и позитивистского направлений. Вместо истории «народа», о которой мечтал некогда О. Тьерри, история государства превратилась сначала в политическую, затем в институциональную, наконец, в административную историю[14].