Формула алхимика

— Революционеры творят свои непотребства средь бела дня, — Жарков принялся размахивать свободной рукой, что было уже вовсе ни в какие ворота, — на глазах у прохожих, едва не под окнами полиции! Городового оглушили-связали! Куда уж дальше? Неужто вам невдомек, что развал государства лишит благополучия представителей всех сословий, всех! В том числе и «простого человека», о счастии которого вы так печетесь?

— Революционеры, Петр Палыч, это по жандармской части. А у нас с вами — труп Крючина и фальшивомонетчики, — Илье Алексеевичу понадобилось усилие, чтобы не ответить в той же недопустимой манере. Впрочем, дискуссию следовало срочно сворачивать, чтобы не наговорить друг другу обидных вещей.

Ардов повертел головой и, увидав экипаж, окликнул извозчика.

— Да плюньте вы на этих фальшивомонетчиков, Илья Алексеевич! — не унимался Жарков. — Сами посудите: накануне денежной реформы — важнейшего преобразования в нашем укладе — вдруг кто-то заявляет, что золото утрачивает свою цену. Как вам такое? Это же крах! Полнейший крах всему государству!

— Прошу меня простить, Петр Павлович, — с показной сдержанностью ответил Ардов, — предоставлю вам продолжить спасение государства без моего участия, в компании с господином жандармом — кажется, вы с ним знакомы? Я же с вашего позволения продолжу поиски убийц Крючина — свой долг я вижу именно в этом.

Запрыгнув в подъехавший экипаж, Ардов коснулся котелка в знак прощания и решительным жестом поднял над головой складной верх коляски.

Жарков остался стоять с досадливым видом. Глава 22

Кой-кой

Перед глазами Ардова вертелись красные круги, а в голове стоял гул. Выходка Петра Павловича совершенно его разбила, доведя до полуобморочного состояния. Конечно, Илья Алексеевич делал скидку на особое состояние товарища, вызванное, надо полагать, дополнительной порцией желтоватой жидкости из эрленмейера, — в этом состоянии Жарков обыкновенно с особым энтузиазмом обличал пороки общества и наиболее вопиющие недостатки известных ему чинов полиции, а также провозглашал отдельные тезисы ни разу не оглашенной полностью концепции совершенствования общественного устройства, — но сегодняшняя эскапада с обвинением Ильи Алексеевича в революционных пристрастиях выходила за всякие рамки.

— Это уж просто кликушество! — сказал Ардов вслух и спрятал в жилет карманные часы, которые все это время держал у уха, — хрустальная мелодия успокаивала растрепанные чувства и приводила мысли в порядок.

Экипаж остановился. Илья Алексеевич выглянул из-под кожаного навеса, чтобы понять местоположение — он совершенно позабыл, куда велел себя доставить. Оказалось, извозчик привез его в Полторацкий переулок, к самому входу в «Вяземскую лавру» — целый квартал зловонных ночлежек, притонов и кабаков, где отчаянные людишки делили добычу, сбывали краденое, а нередко и расправлялись с капорниками^[24] в назидание другим. Соваться в это средоточие распутства и гнили полиция избегала даже днем.

Отпустив извозчика, Илья Алексеевич постоял в нерешительности. Уже был вечер, накрапывал дождик. Он невольно припомнил, как в первые дни на службе околоточный надзиратель Свинцов учил его, каким образом преступники, желая оценить обстановку на улице, переговариваются друг с другом без привлечения внимания. «Для этого у них имеется „мухарта на блок“, — гудел Свинцов, — это навроде „пароля“ по-нашему. Подходит такой к брату-затырщику^[25]: мол, славная погодка выдалась нынче, а тот ему эдак — „мо-о-окро“: стало быть, полная опасность, хапы^[26] не будет…»

«Да уж, мокро…» — согласился Илья Алексеевич, поежился и двинулся под своды каменной арки. Тут же из темноты вынырнул обтрепанный оголец:

— Не желает барин марафету?^[27]

Ардов показал молодому человеку карточку с изображением полной луны на красном небе. Это была благородная двадцатиочковая карта из колоды ханафуды^[28], которую Илья Алексеевич получил в подвале «Вяземской лавры» от одного знакомого после игры кой-кой^[29] — на случай, если будет нужда сделать визит без предупреждения.

Увидав карту, мальчишка стер с лица нахальную ухмылочку и почтительным кивком пригласил господина за собой. В конце длинной желтой стены он шмыгнул за скрипучую дверку деревянной пристройки, внутри которой на груде тряпья дремал полуголый стремщик. Кивнув ему, парень взял с ящика тусклую керосинку и увлек Илью Алексеевича вниз по грязным ступеням. Исходив полдюжины подземных коридоров, путешественники наконец уперлись в подвальную дверь. На стук высунулось свирепое лицо со шрамом.

— Косте коржа^[30] привел, — доложил провожатый и тут же скрылся в темноте.

— Наше почтение, — прохрипел великан и поднял красный фонарь, чтобы получше осветить ступени вниз.

Наконец сыщик вошел в увешанный десятками бумажных фонарей-окиандонов подвал, где плескались привычные волны запаха криптомерии^[31].

— Стосковался по игре, Илья Алексеевич? — раздался мягкий бархатистый голос.