Формула Бога. Возвращение

Захария благоразумно промолчал, что сам-то он будет постарше нее раз этак в семь. Вместо слов, он нагнулся, взяв бабкины ладошки в свои руки, и приник к ним губами. В глазах у самого, что-то вдруг резко защипало. Ведь у него, по сути, тоже никого из родни в этом мире не было. А старуха, тем временем продолжала:

— Един ты у меня соколик, на всем белом свете. Ни единой родной душеньки. Разве что, Онфим вот еще…

Захария, обрадованный поводом сменить унылую тему, тут же вскинулся:

— Как же, как же. Помню его. Как он?!

Бабка, словно очнувшись из забытья, в котором пребывала многие годы, встрепенулась и всплеснула ручками, как воробьиными крылышками:

— Так ить пьет зараза! Паскудник эдакий! Сладу с ним никакого!

— Кодировать не пробовали его? Говорят, помогает…

— Куды там! И слушать ничего не хочет. Говорит, если я пить брошу, чем тогда жить стану? — села на своего любимого конька Лукерья, а потом уже чуть тише добавила. — Инда и его понять мочно. Ему ить тоже одиноко тут. Ни детей, ни плетей.

— Так может быть вам того…

— Чего, того? — напустила на себя непонимающий вид, Лукерья.

— Пирком, да за свадебку!

— Да в уме ли ты, служивенький?! — опять закудахтала бабка. — Годы ить мои не те, чтоб под венец идти! Засмеют люди… Скажут, с глузду сдвинулась, старая кашелка…

— За те пятьсот с лишним лет, что я вас знаю, вы ничуть не изменились, — промурлыкал Захария.

— Ой, да не трави душу, Захарушка! Добро бы путный человек был, а то ведь алкаш, прости Господи! — начала уже было сдаваться бабка.

— Оно конечно так, баба Луша, а только ведь может и пьет он от того, что не может никак найти себя в этом мире, почувствовать свою нужность, хоть перед кем-то. Да хоть бы и перед вами, например. Неуж не жалко бедолагу? — гнул он свое.

— Верно говоришь, Захарушка. Мается он, душа неприкаянная. Думала я о сем, не буду врать, а только и решиться на дело таковое не могу в раз, — вздохнула она.

— А кроме того, — не унимался хитрый ангел, жуя котлету. — Не забывайте и о материальной стороне дела.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересованно навострила ушки Лукерья.

— Вы ведь говорили как-то, что у вас участки рядом находятся. Верно?

— Верно. Касатик. Как не верно?! Говорила, — закивала та головой.

— И вроде как говорили, что он тоже по размеру сродни вашему?

— Верно. В самый глаз белку бьешь, родимый.

— Ну вот. Поженитесь, значит, и участок станет единый. Сколько, говорите, соток-то вместе будет? — хитро прищурился змей-искуситель.

— Семь десятков, — машинально и задумчиво произнесла бабка. Видимо мысль об объединении участков доселе не посещала ее голову.

— Сад-то у вас больно хорош, сами говорили. А это еще в два раза лучше будет. Козочек-то ангорских всего две? Ай-ай, как мало! — притворно пригорюнился Захария.

На кухне повисло молчание. Захария поглядел бабке прямо в глаза. Он знал, что она была человеком лишенным всякой корысти, но тут отметил в подернутых глубокой задумчивостью глазах старухи как цифры от предвкушения увеличивающегося надоя молока, в результате увеличения поголовья рогатого скота, замелькали со скоростью крутящихся цифр арифмометра. «Попалась, можно подсекать…» — плотоядно подумал он. Впрочем, это продолжалось недолго. Бабка икнула и разом пришла в себя. Засуетилась:

— Ой, совсем ты меня, милок, заговорил! Чай от уж давно заварился, — зачастила она, убирая почти пустую сковороду и разливая по стаканам заварку ароматнейшего цейлонского чая.

Захария не стал далее развивать любовную тему. Он знал — бабка ничего не забудет из сказанного им. Зерно, брошенное его щедрой рукой, упало на благодатную почву и уже дало первые ростки. Разлив кипяток из самовара по стаканам, заботливо подставленным Захарией, села и подперши рукой голову, продолжила, резко сменив тему:

— Что мы все про меня, да про меня?! Ты лучше расскажи-поведай, как там, на матушке Земле? Кем ты там был? Что делал? Как и чем люди живут на Святой Руси? А то у нас тут, сам ведь знаешь, пишут и показывают по визору про тот мир мало чего. Да и людишек, не в пример прошлым летам, прибывать стало горазд как меньше.

— Да, бабушка, мотало шапку по волнам, — вздохнув начал он.

Засиделись с бабкой едва не до сумерек. Самовар пришлось ставить еще раз. Как это и было во все прошлые разы, ее интересовало буквально все. И про личную жизнь его «подопечного», и про политический строй в стране, и про цены на товары, и про жизнь тамошних обитателей, про современные нравы, и про ворогов, что угрожают в очередной раз покинутой Отчизне. В общем, допрос с пристрастием получился на славу. Захария при этом чувствовал себя словно выжатый до состояния сухой корки лимон. Наконец, бабка и сама притомилась от обилия информации обрушившейся на нее. Промокая концом платка в очередной раз пот от выпитого чая, сказала тихим и печальным голосом:

— Ох, Захарушка, и смутные же времена настают на Руси Святой, и чую я старая, что добром все это не кончится. Вот помяни мое слово. Умоется еще кровушкой земля русская.

— Ну что же вы так-то уж, бабушка. Может все и обойдется еще, — с обреченностью, но и с долей надежды ответил он.