Формула яда

— Приятная встреча, пани Иванна!

«Засада»,— поняла девушка. Она метнулась было назад, но тут как из-под земли выскочили два полицая и крепко схватили ее за руки.

— Спокойненько, пани Иванна,— улыбнулся Каблак.— Спокойненько!

— Тато, тато! — закричала в отчаянии Иванна.

На ее крик открылось окно в монастырской келье, и она увидела своего отца. Прикрывая ладонью глаза от косых лучей солнца, отец Теодозий силился разглядеть, что происходит на дворе. Каблак приказал полицаям:

— Давайте ее до самоходу. Быстро, ну!

Через несколько минут связанная Иванна лежала на полу дребезжащего грузовика «зауэр», а сидящий поодаль в кузове на сосновой скамейке Каблак приговаривал:

— И отца звать не надо было! Все равно он ничем бы пани не помог, только разволновался бы. А у него больное сердце. Жалеть папу надо...

* * *

Иванну привезли в следственную тюрьму на улице Лонцкого. Мало кто выходил отсюда живым.

Большинство узников, попадавших «на Лонцкого», исчезали бесследно. Изредка фамилии наиболее видных антифашистов после их расстрела печатались на красных объявлениях, подписанных начальником полиции и СД провинции Галиции бригаденфюрером СС Фрицем Катцманом либо его предшественником — Димом.

На первый допрос Иванны Альфред Дитц пригласил Романа Герету. Штурмбанфюрер, попыхивая сигарой, удобно развалился в мягком кресле за письменным столом следственной комнаты — динстциммера. Читая протоколы предыдущих допросов, он делал вид, что его нисколько не интересует беседа молодых людей.

У дверей комнаты стояли два эсэсовца с автоматами.

— ...Образумьтесь, Иванна,— тихо говорил бледный Герета,— если вы расскажете всю правду, господин Дитц сможет выхлопотать вам помилование. Ведь у вас еще вся жизнь впереди!

Хорошо пригнанная к сухощавой фигуре Гереты форма военного капеллана эсэсовской дивизии была весьма к лицу молодому богослову. Устало положив на колени закованные руки, Иванна молчала. Слова Романа проносились мимо ее сознания. Она тупо смотрела на носки сапог низенького эсэсовца и мысленно собирала остатки воли для того, чтобы не сказать ничего.

— ...Я люблю вас, Иванна, говорю это совершенно искренне, и потому...

— Искренне? Это вы говорите об искренности! — вдруг прорвало Иванну, и, подняв на Герету гневные, наполненные слезами темные глаза, она не сказала, а почти выкрикнула:—Думаете, я не знаю, кто подговорил Каблака отказать мне в приеме в университет? Кто украл адресованную мне телеграмму? Кто обманным образом завлек меня в монастырь? Разве так поступают честные, искренние люди?

— Да, я сделал это,— признался Герета.— Но для вашего же благополучия. Невесте будущего священнослужителя не пристало учиться в советском университете!

— А где он, ваш университет? — воскликнула Иванна и кивнула на Дитца.— Вот эти, с запада, его вам открыли?

— Подумайте, где вы находитесь, Иванна!

— Подумайте, подумайте,— не скрывая презрения и ненависти, сказала Иванна.— Какой же вы лицемер! И вор! Да, вор! Вы счастье мое украли... Мечту мою украли... Вы и вам подобные. Как Иуда, предали меня...

— Именем бога заклинаю вас, образумьтесь!

— Какого бога? — окончательно взорвалась Иванна.— Который привел на Украину таких вот палачей? Что вы машете мне? Да они сами не скрывают этого. Гляньте,— закованными руками Иванна показала на фуражку Дитца с высокой тульей, что лежала на несгораемом шкафу. На околыше фуражки виднелось серебряное изображение черепа и перекрещенных костей.— Вот что они несут людям. Смерть! А я люблю жизнь и никогда не предам тех, кто за жизнь борется...

Дитц, утратив показную выдержку, вскочил и ударил кулаком по столу:

— Хватит с меня большевистских митингов! Этот диалог прекрасно показал ваше лицо, Ставничая. Все ясно. Последний раз спрашиваю: где скрываются пленные, которым вы помогли бежать?

— Сознайтесь, Иванна... Умоляю,— прошептал Герета.

— Молчите хоть вы... святоюрская крыса! — с нескрываемым презрением бросила в лицо жениху Иванна.

...Это были последние слова, которые услышали от Ставничей гестаповцы.

Допросы и пытки не могли сломить воли девушки. Она не произнесла ни одного слова. Кроме стонов, которые изредка вырывались у нее, израненной, обожженной светом сильных электрических ламп, направляемых в ее лицо во время многочасовых ночных допросов, чины тайной полиции не услышали ничего.

— Фанатичка! Форменная фанатичка!—докладывал Питеру Краузу штурмбанфюрер Дитц.

Однажды ее втолкнули в черную закрытую машину. Завывая полицейской сиреной, на бешеной скорости эта машина подкатила к зданию бывшего университета имени Ивана Франко.