Формула клада

– По жидам стреляет, не видно, чи шо? – И поволок девчонку в ближайший переулок, подальше от запруженной григорьевцами площади.

– За ним! – Джереми хотел схватить Эльвиру за руку…

– Нет! Ребенок! – Она вцепилась в плечо убитого мужчины, пытаясь перевернуть тяжелое тело. Джереми дернул убитого за ноги… Из-под упавших крест-накрест тел матери и отца едва слышался почти беззвучный жалобный скулеж. Эльвира выпрямилась, держа на руках одетую в одну рубашонку девочку лет двух.

– Give her here![69] – Джереми выхватил у нее ребенка, и они кинулись в переулок, где уже скрылись Сенька с Альбиной.

Сенька оглянулся на топот ног, из-под полы тужурки выхватывая пистолет… и только хмыкнул, завидев нагоняющих их Джереми с Эльвирой и ребенком.

– Я промахнулась! – прошептала Альбина – лицо ее было белым как мел.

– Вот и радуйся, дура! – Сенька волок ее мимо домов с наглухо закрытыми ставнями и запертыми калитками. – Попала бы – хлопцы бы тебя на шматки разодрали, и нас с тобой. Скажи спасибо, что они шибко занятые были.

Из единственных распахнутых ворот неслись крики, с испуганным кудахтаньем по разоренному двору носились куры. Григорьевец волок из маленькой конюшни бьющего копытом битюга-тяжеловоза.

– Мама, мамочка! Папа!

– Пошли вон, жидята! А вы к стене, пархатые, быстро! – Защелкали затворы. Из маленького, покосившегося, но явно любовно подновляемого хозяевами домика волокли людей. Двое небогато одетых мальчишек и девчонка отчаянно кидались на десяток рыскающих по двору григорьевцев, а те пинками отшвыривали их, уколами штыков выстраивая вдоль стены двух мужчин и оборванных рыдающих женщин.

– Говори, где гроши спрятали, мразь, а то всех порешу! – заорал здоровенный григорьевец с намотанной на шею облезлой женской горжеткой. Пули зацокали о стену домика над головами несчастной семьи, осыпая побелку и выбивая осколки глины.

– Во имя праотцев, почтенные господа, больше у нас ничего нет, берите все и уходите, – начал старик в черной одежде… и не договорил. Штык григорьевца вонзился ему в живот.

– Папа! – истошно закричала молодая женщина, бросаясь к старику и обнимая его голову. Второй мужчина с хриплым криком ринулся на мучителей, но удар прикладом заставил его скорчиться на земле. Старик медленно соскользнул на землю, содрогнулся и умер. – Звери! Вы убили папу!

– Сейчас и тебя подколем, свинья еврейская! Где деньги, тварь?!

– Пожалейте! – Старшая женщина кинулась к молодой, накрывая ее своим телом. – Не губите, у нее же дети!

– Не боись, не пропадут, вместе вас всех порешим! – Григорьевец сгреб в охапку девочку и швырнул ее о стену рядом с матерью. Второй волок меньшого мальчишку, молча и отчаянно боровшегося, точно попавший в западню волчонок.

– Йоська, беги! – дико закричала молодая. – Беги, я сказала!

Оставшийся на свободе мальчик что есть духу рванул к воротам. Еще один григорьевец вскинул винтовку, выцеливая маленькую улепетывающую фигурку… Из горла матери вырвался жуткий звериный вопль…

– Деньги! Золото! – перекрывая крики жертв и рев их мучителей, орал Сенька, и от натуги жилы вздувались у него на лбу. И погибающий дворик накрыла тишина.

– Какое золото, хлопец? Откуда? – ошалело спросил григорьевиц с горжеткой… не отрывая завороженных глаз от… золотого слитка на ладони Джереми.

– Главный жидовский клад нашли, все, шо они с народа за тыщу лет высосали, батька-атаман на площади червонцы горстями раздает, а вы тут телитесь!

– Грицько! Кончай этих – и за нами! – Весь десяток сорвался на бег, вмиг исчезнув за поворотом.

– Ах вы твари!.. – оставшийся григорьевец зашелся от ярости – за грошами побегли без него! – вскинул винтовку…

– Твоя доля! Держи! – Джереми швырнул слиток. Удар тяжелого бруска в лоб швырнул григорьевца на колени, а второй удар рукоятью револьвера по темени заставил растянутся в пыли.

– Скорее! – Сенька уже выкатывал из-под навеса старую телегу.

– На дно, бьистро! – Джереми швырнул молодую еврейку в телегу.

– Мой сын, Йоська! – только и успела вскрикнуть она.

– Других детей спасай! – Эльвира сунула ей в руки спасенную девочку и кинулась на помощь Альбине, волокущей собранное по дому тряпье. Матерящийся Сенька загонял битюга в оглобли. Детей засунули к матери, туда же заволокли подвывающую от ужаса старуху и хрипящего после удара молодого мужчину и забросали их тряпьем. В последнее мгновение из кустов вынырнула маленькая фигурка и кинулась на телегу.

– Йоська! – глухо вскрикнули из-под тряпья, и мальчишку словно засосало внутрь.

– А я думал… вы скорее захотите к ним присоединиться! – Джереми уселся рядом с Сенькой – в его словах было одновременно и извинение, и изумление.

– Малых трогать не дело. Когда батьку при царе арестовывали, брательник мой меньшой на городового кинулся, тот ему и заехал… по всей строгости, чтоб знал. Батьку-то через полгода выпустили, а меньшой… в неделю на тот свет и убрался, отбили ему чего-то.

– Я и не знала, что ваш отец был политическим! – Эльвира настороженно озиралась.