Формула красоты

На службе прежде я сидел с шефом в одной комнате и даже был вроде бы в доверительных отношениях. Конвейер жизни шефа стремительно нёс его среди многочисленных друзей, контактов, женщин. Впрочем с женщинами у него был набор отработанных приёмов, сводящих подходы к ним к делу техники. И были вечные байки об отряде космонавтов. Для шефа были они воспоминаниями молодости. Он рассказывал, как они готовились, и вечером через дыру в заборе отправлялись купаться. На полдороги он внезапно «вспоминал», что плавки забыл, и возвращался обратно, где ждала его очередная пассия из готовящихся, притворившаяся прихворнувшей. Он с ходу брал её и, прихватив плавки, возвращался к купающимся. С женщинами он не церемонился, хотя обхаживал соседку по дому, муж которой работал в комнате рядом. И вот когда она, наконец, ему сказала, что согласна, он попытался обставить этот момент, взял билеты в Большой театр, а после спектакля завёз её в специальную квартиру, где до этого тянулась его прежняя связь.

С французами было что-то похожее. Шеф решил устроить шашлыки на даче прославленного космонавта, где по его понятиям был соответствующий антураж. Его политика «дал-взял» была откровенна и беззастенчива. Напоминала мне она поведение болотных квакш, выбиравших избранника по голосу. Самый звонкий был непременно здоровым и владельцем жизненных благ. Ведь голос его доносился не из теснины коряг, а из пространства чистой воды. Он признавался достойной партией, а остальные соперники были им притоплены.

Мне захотелось здесь чего-то особенного. И вспоминались строки жизни Арсеньева: «…Я выхожу из дома в уступчатый сад на усыпанную гравием площадку под пальмами, откуда видна целая страна долин, моря, гор, сияющая солнцем и синевой воздуха. Огромная лесистая низменность, всё повышаясь своими волнами, холмами, впадинами идёт от моря к тем предгорьям Альп…»

Ривьера, берег Лазурный были не где-то, а рядом, в получасах движения по Корнишу, благословенным местам. Ведь здесь, в Болье купались в воронке лунного света Николь и Томми Барбан. «…А поздно вечером, остановившись в Болье, купались в воронке белого лунного света, образованной полукольцом скал над чашей фосфоресцирующей воды, напротив Монако и маячившей в дымке Ментоны…» Всё это было здесь, рядом, и я с ненавистью смотрел на положенные набок амфоры, словно на следы завоевателей, чуждых истории и красоты. Тупым торжеством идеологии – «истина в вине».

Отъезжая длинной петляющей дорогой мы любовались со стороны Поль-де-Вансом, белым городом мечты, а дальше уступами, склонами и так до моря, где в самом низу – сверкающая плоскость воды.

Свозили нас и в Монте-Карло. Это рядом, всего в восемнадцати километрах от гостиницы. Автобусы тормозят в Монте-Карло, и мы посещаем мрачный собор. Собор как собор. Таких в памяти десятки, и добавление ещё одного – мне до фонаря. Я вышел и ждал, но, видимо, не у того выхода, и не дождавшись побрёл в океанарий, полутёмный со стенами-аквариумами. И здесь догнал остальных.

За огромным стеклом пёстрая мурена выплывала лентой из коралловой темноты, раззевая зубастую пасть. И мне казалось, что это – Таисия, ведущая так же беззвучно и представлявшая такую же опасность, но в отличие от пещерных чудовищ не огороженная от нас стеклом.

Рядом болталась Сонька, должно быть уже отчаявшаяся и махнувшая на всё рукой, и опекавший её капризы Грымов. Ах, этот Виктор Грымов, человек чудовищной работоспособности и заслуг в области управления полётами. Он мог бы и должен был стать неувядаемым героем, не имей на каждой ноге по «ахилесовой» пяте – не пропускал ни одой стоящей юбки, и наоборот в кадровой политике неизменно пропускал кого-то вперёд.

В крови его восточные правила – повелевать низшими, преклоняясь перед вышестоящими. В его руках масса благ и его постоянно обхаживают. С его благословения толстые дети пытаются продвинуться по служебной лестнице или попасть на корабль – плавучий КИП, бороздящий воды океана. Он – демократ и о многих заботится, пряча свои амбиции. Как в сказке, амбиции в яйце, яйцо в утке, а утка улетела.

Со стороны больно смотреть, как гнётся этот несгибаемый человек, тащит бутылки и тратит время. Всё для того, чтобы съездить теперь сюда, в Париж. И потому он уступчив и гибок. Ну, а меня словно постоянно бес вертит, я лезу на рожон. Я покупаю роскошную тарелку с видом Монте-Карло и этим дразню их всех. По сути дела мы – бедняки, хотя порой получаем и премии и двойные оклады, но жизнь требовала больше, не удавалось ничего скопить и приходилось жить в вечном дефиците. А рядовая заграничная поездка оборачивалась окладом за год, и все старались эти деньги сберечь.

Тарелка с видами Монте-Карло – пустая вещь, практически никчемная и довольно дорогая, смотрелась вызовом. Ведь все считали каждый франк как свою редкую возможность, а тут на глазах у всех на ветер брошена куча франков и есть о чём поразмыслить среди светящихся окон океанариума в его полутёмных лабиринтах, глядя на рыб, пучивших на нас глаза.