Формула счастья

- Или, точнее - другой, - сказал я.

- Верно. А если Зунг докопается до чего-то, то уж, наверное, не выпустит.

- Насколько я понял, твое отношение к проекту такое

же, как и его.

- Ничего ты не понял. Соображения, из которых я

поддерживаю проект, совсем иного плана, принципиально отличные от его. И я тебе уже объяснил, каковы они.

- Да... Но ты мне все еще не объяснил: почему ты написал "мертвы"?

- Э, мы ведь посылаем свои сообщения через юсов, - неохотно сказал Ларсен. - Мне было как-то противно раскрываться перед ними до такой степени... Хотя я и тогда был убежден: они знают... все.

- Возможно ли по-твоему, чтобы Фаулер и Штейн направлялись не к Дефрактору, а к юсианской базе?

- Не знаю, - он опустил веки, может быть, от усталости, а может быть, чтобы скрыть свой взгляд. - Не знаю...

- Что означает, что твой ответ таков: "Да. Возможно". Но, несмотря на это, в тот день ты настоял на почти абсурдной версии о "самоубийстве убийцы" и даже не упомянул юсов как возможных виновников.

- Они абсолютно безразличны к нам как к личностям, Симов. Мы их интересуем только как другая цивилизация. Все равно что рассматривают муравейник. Свысока, не останавливая взгляд на отдельных насекомых. А знаешь, как скрупулезно отстаивают свою позицию абсолютного невмешательства в наши дела.

- В таком, случае, - начал я, - слухи об их выходках...

- ... плод нашего кошмарного воображения, - закончил фразу Ларсен. - При том умело разжигаемого Зунгом. Что ж, человек подготавливает себе психологический климат. После всеобщей паники, которая царит на Земле, тридцать лет изоляции возвысит его до уровня "спасителя человечества"... Каким он в действительности и будет.

- Однако не для тех, кого он пошлет сюда, на Эйрену. Где о невмешательстве со стороны юсов и речи быть не может. Эйфория, растения...

- И города для переселенцев.

Сказанные так, с какой-то темной, зловещей интонацией, его слова словно повисли в воздухе между нами, как окончание этого, ни к чему не приведшего разговора. И как начало другого, который никогда не состоится. Я ощутил страшную пустоту внутри. Что я делаю и зачем вообще я прибыл на эту планету? Против кого я пытаюсь выступать? Против юсов? Или против людей?!

Я посмотрел на мужчину, который сидел напротив. Он глубоко задумался уже о чем-то своем, тайном, мрачном и чужом. Его стиснутые кулаки были прижаты к поверхности стола бессознательным привычным жестом. А снаружи возвращался автокар, снова потеряв свои формы под грузом аморфной юсианской материи. И когда уйду, этот человек снова направится в свое конструкторское отделение, чтобы склониться над ней со своими инструментами, больными амбициями, полным бессилием.

Глава двадцать третья

В это утро я не спустился в столовую: Решил, что излишне подвергать себя дополнительным испытаниям, да и перспективы сидеть за одним столом с людьми, которые поглощают еду, как автоматы, не глядя друг на друга и не разговаривая, тоже меня отталкивала. Да, было что-то противное в их мучительных "общих" завтраках, ставших демонстрацией непоколебимой воли, преодоления, здорового человеческого духа и прочее. "Чем более явно проявляется какое-то качество, тем более оно сомнительно", - говорит мой шеф.

Я быстро позавтракал тем, что нашел в холодильнике,

после чего, опершись на подоконник широко распахнутого окна, стал ждать появления Ридона. Восхода я не видел, он был скрыт за лесом, но всей своей кожей ощутил едва уловимое прикосновение его первых лучей. Его ощутили и пяти ствольные деревья без листьев. Их кроны постепенно набухли, вытянулись вверх, как кисти рук, устремленные к свету и теплу. Они стали пожимать одна другую, а на их поверхности выступила бледная, медленно растекающаяся влага... Внезапно их ветви стремительно заострили свои концы. Начали сгибаться и остервенело вонзатся в собственную плоть. Раздирать ее, издавая резкий хруст. Все глубже. Казалось, они хотели проникнуть в свою самую сокровенную сущность путем жестокого, вполне сознательного самоистязания. И лес заплакал; Густыми белыми слезами, которые взрывались в напряженном воздухе, распадаясь на бесчисленные хрусталики, легкие, серебристые...

Сердце мое забилось так сильно, что готово было выскочить. Я отодвинулся, закрыл окно, опустил занавески. А чье-то безмолвное присутствие, которое я почувствовал в то утро, когда гулял по лесу осталось во мне. Оно опьяняло своим дружелюбием, возводило мои самые элементарные восприятия до состояния экзальтации. Сознавая всю его фальшь, я все-таки хотел задержать его в себе. Оно, это незримое, неопределенное, ни с чем не сравнимое присутствие, как будто давало мне всю Вселенную. А наполненный им, я становился титаном! И жизнь бурлила у меня в крови, в мышцах, глазах, губах, мыслях... Жизнь распирала меня, а потом в изнеможении я должен буду уснуть...