Формула шага

Тут уж тележка внутри капонира. Наружные двери задраены. Больному удрать не удастся. И точно видно: сейчас она еще немного продвинется вперед, нажмет колесом на некое устройство, и тут же придет в действие вся хорошо известная Николаю страшная зубоврачебная техника.

М-да... Вот во что трансформировались попытки увлечь сына медициной — в гротеск, шарж!

Даже сочинения классиков, которые Николай читал запоем, вызывали реакцию парадоксальную. Никакого почтения к корифеям литературы!

Вот он дочитал «В лесах» и «На горах» Мельникова-Печерского. Вслед за этим с отцовского письменного стола исчезает стопка бланков со штампом «Журнал невропатологии и психиатрии». Через несколько дней на вечернее семейное чтение представляется «Роман в 8 частях П. И. Мельникова «На вулканах». «Роман» был напечатан на оборотной стороне бланков. Читал, разумеется, «автор»:

«Говорят, за Волгой вулканы имеются. Верхнее Заволжье — край привольный. Немало промыслов оно в старые годы заезжему немцу показывало. Хочешь — маргуны настругивай, хочешь — отщекрыгу лепи, а не то так синелью кафтаны обшивай на загувецкий манер да к Макарию свези, потому сказано: «Нижегородский мужик — что муки четверик; потряси — рассыплется; помочи — слипнется; поторгуйся — все купит...»

Нужно отдать должное автору пародии: стиль, манера Мельникова-Печерского были подмечены достаточно остро. Особенно его злоупотребление диалектизмами, совершенно непонятными в иных областях России.

Если с письменного стола исчезали бланки «Журнала невропатологии и психиатрии»,— жди от сына очередной «штуки». Так и бывало. Объявлялось:

«Сегодня вечер великих поэтов. Чтец-декламатор — я. Из Шиллера.

Приехал граф к себе домой,
Спустили мост, гремят копыта.
Вдруг видит — под окном корыто.
В корыте кошка — боже мой!

Так доставалось Шиллеру.

— Теперь из Гейне. «В театре»...

Даже великих Шекспира и Толстого не пощадило перо юного нигилиста. «Король Лир» трансформировался в драму «Король Пыщ», а Лев Толстой оказался «автором» рассказа «Много ли человеку сельтерской воды надо».

Литературные пародии отец собирал в папку. Перелистывая их в свободную минуту, размышлял в некотором смятении: откуда в сознании сына появилось это кривое зеркало сатиры, через которое преломляются впечатления о литературе, искусстве? Не трансформируется ли юношеский нигилизм в увлечение крайними идеями? И к какому берегу прибьют сына «вешние воды»?

* * *

По окончании гимназии сын объявил о своем намерении поступить на историко-филологический факультет университета. Пародии — это всего лишь маска, под которой прячется истинная любовь к изящной словесности. Кроме того, он думает записаться на все курсы философских наук.

Шел 1914 год. Газеты сообщали о событиях, предвещавших близкую грозу. В каком-то неизвестном дотоле сербском городишке Сараево студент со странной фамилией Принцип застрелил наследника австро-венгерского престола.

Началась первая мировая война. Всю зиму в свободное от занятий время студент-филолог работал санитаром в одном из московских лазаретов. По окончании первого курса Николай завел разговор о том, что он не может сидеть в тылу...

Впервые за многие годы в доме произошла шумная сцена. Стороны вели себя парадоксально. Отец, глава семьи, вдруг разволновался, расплакался. Мать же оказалась по-мужски логична и тверда. Она поражалась, как это ее сын, человек с таким скептическим складом ума — это ведь так ясно читается во всех его литературных пародиях, забавных рисунках,— мог пойти на поводу у защитников веры, царя и отечества. Разве он не понимает, насколько эта война чужда всем людям, насильно одетым в солдатские шинели, посланным на убой бездарными генералами. И он, сын и внук врача, хочет добровольно отправиться в армию, стать участником этой трагедии?!

Николай слушал молча. Потом произнес:

— Хорошо, я еще подумаю,— и ушел на дежурство в лазарет.

Решение сына оказалось для родителей неожиданным.

Он сказал о том, что, наверное, не вовремя пошел на филологический факультет. И, пожалуй, прав был отец, когда пытался так деликатно привлечь его внимание к профессии врача. Он оставляет занятия словесностью и с нового года переходит на медицинский факультет,— если, конечно, родители согласятся с потерей одного года. Войне конца не видно, и, наверное, ему все равно придется идти на фронт. А если так, пусть в руках будет не винтовка, а санитарная сумка.

Значит, все-таки врач. Как отец, как дед...

* * *

Однажды на Курском вокзале Николай с младшим братом Сергеем встречали отца. Маневренный паровозик на буксире провел мимо платформы франтоватый когда-то, а ныне довольно потрепанный и остывший локомотив марки «С^в».

— У него какая-то нерусская внешность,— заметил Николай.

Когда паровоз поравнялся, прочли на кабине: «Варшавско-Венская ж. д.»

— Точно. Иностранец. По-моему, это подозрительный субъект. Франт, игрок, якобы граф,— рассуждал Николай о локомотиве, наделяя его человечьими чертами.