А потом мы его нашли. Нет, он не прятался в секретном государственном учреждении. Он не скрывался и за стенами скрытой высокотехнологичной компании. Он жил в Хантсвилле, штат Алабама, и водил подменный фургон автосалона Toyota. Тот самый фургон, который подвозит клиентов до работы, когда они на целый день оставляют машины в мастерской.
Что случилось? Чтобы ответить на этот вопрос, нам пришлось провести настоящее расследование.
Прешер первым проклонировал и просеквенировал ДНК зеленого флуоресцентного белка (ЗБФ), который заставляет медуз светиться в темных глубинах океана. По сути, ЗФБ представляет собой крошечный фонарик, который ученые могут прикрепить к любому белку, чтобы, изучая белки под микроскопом, точно видеть, когда они производятся, куда перемещаются в клетке, а также как и когда исчезают. Объявив имена лауреатов премии, Нобелевский фонд назвал ЗФБ «путеводной звездой биохимии».
Именно Прешер первым разглядел потенциал ЗФБ. На заре своей карьеры он, засучив рукава, копался в желеобразных телах медуз, хотя в то время никто не считал их достойными изучения. Он не просто пачкал руки, вылавливая медуз сетками для чистки бассейнов и выделяя их биолюминесцентные белки, но и составлял богатые библиотеки ДНК медуз, работая с замороженными тканями, заранее собранными вручную. Более того, именно Дуглас первым выявил ген, отвечающий за производство особых светоиспускающих белков, которые теперь используются в медицинских исследованиях. Прекрасно понимая колоссальный потенциал обнаруженного гена флуоресценции, Прешер даже нашел способ извлечь материал из медузы и клонировать его.
Сегодня почти все лаборатории молекулярной биологии опираются на его открытие. Если вы хотите выяснить, как в опухоли появляется раковая ткань, узнать, как работает мозг мыши при прохождении лабиринта, или разработать новое лекарство от диабета, вам нужно использовать ЗФБ. Немногие инструменты оказали столь огромное влияние на современную биологию и медицину. Неудивительно, что Нобелевский комитет решил вручить премию за это открытие. Удивительно, однако, что получил ее не Прешер.
Наш алгоритм применялся к десяткам удостоенных премии открытий и доказал, что Нобелевский комитет крайне редко совершал ошибки. Что же случилось в 2008 году? Чтобы найти ответ на этот вопрос, нам пришлось изучить, как вообще происходит распределение заслуг при командной работе.
Два года назад я получил сообщение от своего соседа из Бостона Акоша Эрдёша. «Я купил билеты на концерт своей любимой певицы в воскресенье, но меня не будет в городе, — написал он. — Хочешь сходить вместо меня?» Тем вечером я был свободен и одинок, а потому согласился. Однако, когда Акош рассказал мне больше, я пришел в восторг.
Четыре дня спустя я сидел в театре «Орфеум» в центре Бостона, впервые слушая ее баюкающий голос живьем. Как ни странно, несмотря на глубокий, уверенный и очень знакомый голос, сама певица казалась совсем неприметной. Музыка была такой же органичной и наполненной, какой я ее помнил, но миниатюрная Джонс словно потерялась в толпе своих слушателей. Между песнями она представила всю группу — басиста, гитариста, ударника и клавишника, — назвав каждого из музыкантов по имени. Само собой, мы вежливо похлопали, но теперь я не помню ни одного имени. Я вообще плохо помню, какие инструменты аккомпанировали Джонс, за исключением фортепиано, за которое она время от времени садилась сама. Когда меня спрашивали, как прошли мои выходные, я отвечал, что сходил на концерт