Формула власти. Первое условие

— Меня ищут. И я уже не благородная госпожа. У меня был выбор: принять Климино предложение или умереть. Я жить хочу. Зачем-то…

— Из-за этого ты такая… грустная? — сильно преуменьшил Тенька размеры своих впечатлений.

— Не твое дело.

— Очень даже мое! Мне с тобой еще невесть сколько под одной чердачной крышей жить. Должен же я знать, чего интересненького от тебя ожидать можно.

— Почему ты решил, что я грустная?

— Вижу. У меня дар такой.

— А в глаза мне смотреть избегаешь!

— Потому и избегаю. У тебя там такое горе чернющее, хоть самому в петлю лезь.

— Я не хочу об этом говорить, — тихо и горько сказала Ристя.

— Может, я тогда тебя развлеку?

— Зачем?

Тенька улыбнулся.

— Красивые девчонки не должны грустить. Если какая-нибудь красавица хмурит нос, где-то в мире скисает на огороде свежий кочан капусты. Интересненький такой закон природы!

— Ну, попробуй, — разрешила Ристя. Ей стало все равно. Сделка с беззаконной обдой, общение с ведом, ее поддерживающим… Да не только общение, им спать на одном чердаке. Ниже благородной госпоже, пусть и бывшей, падать некуда.

— Я недавно байку одну услышал, — начал Тенька. — О сильфах. Отчего у них такие длинные уши, знаешь?

Ристя покачала головой. Всяческие байки, тем более столь крамольные, гуляли среди простого народа, а у благородных считались дурным тоном. Вот поучительные истории о величии Ордена — другое дело. А сильфы — давние друзья, союзники, а о союзниках, как о покойниках — либо хорошо, либо ничего.

— Тогда слушай. Давным-давно высшие силы Земли и Воды сотворили наш мир. Землю, растения, животных, моря и даже нашу огромную реку Принамку. А потом Небеса развернули над миром голубое покрывало, которое укутало его, как новорожденного пеленки. Люди с сильфами тогда были одним народом и эфемерные летали по небу, словно птицы. Интересненькое, наверное, было времечко. Но захотели небожители однажды кушать. В небе есть нечего, не сырыми же птицами питаться, и не мошками-блошками. Часть небожителей спустилась вниз, на благодатные луга, фруктовые рощи и ягодные поляны. Поели они, значит, отяжелели и взлететь больше не смогли. Стали жить внизу, землю возделывать, детишек нелетучих рожать. Так появились люди. Тем временем, оставшиеся небожители отощали и истончились от голода, в их пустые головы забился ветер, искурчавил, обесцветил прежде золотые волосы, размыл до цветов радуги карие глаза. Летают несчастные, держатся из последних сил. Но кушать все равно хочется. И с небом расставаться жаль. Да и Небеса к ним привыкли, полюбили. Пошли тогда оставшиеся небожители на хитрость. Спустились в холмистой, продуваемой вольными ветрами местности и привязали себя за уши к верхушкам кедров, чтобы не упасть совсем. Посрывали шишки, наелись вдоволь орехов. И тоже отяжелели. Стало их вниз тянуть неудержимо, а уши-то привязаны! В общем, болтались они, болтались, да в итоге все равно на землю свалились. А уши так и остались длинными — растянуло. Мораль же такова: не зевай, делай, что должен, иначе останешься на голых холмах, изуродованным и с длинными ушами.

Но Ристя не развеселилась, только пожала плечами. Тенька занятно рассказывал, несмотря что вед. Застарелую боль это не притупляло, но и не добавляло тоски. Впрочем, тосковать — не тосковать, какая разница? Все потеряно и разрушено давным-давно.

Вед же мельком посмотрел в паучий угол. Муха в сети уже не трепыхалась, оцепенев. Паук куда-то уполз. Эх, жалко, пропустил момент, когда все случилось! Давно ведь хотелось посмотреть. С внезапной грустью Тенька подумал, что все они — и он, и Гера, и Ристя, и даже Клима — своего рода глупые мухи, кружащие в опасной близости от заботливо распахнутой западни. Того и гляди совершат неосторожный рывок не в ту сторону, запутаются, сгинут… А кто-то большой и непостижимый будет смотреть на их горе и со скуки биться сам с собой об заклад.

Глава 4. Молодожены

Нас утро встречает прохладой,

Нас ветром встречает река.

Кудрявая, что ж ты не рада

Веселому пенью гудка?

Б. Корнилов

Шальной неумолкающий ветер расчесывает Сильфийские Холмы. Солнце бельмом заволокла дымка, тени на земле приглушились, поблекли.

Пейзажи Сильфийских, или, как их называют местные, Ветряных Холмов значительно уступают Принамкскому краю в живописности: пустоши в сорных травах, да кедровые леса на юго-востоке. Нет возделанных полей, фруктовых рощ, сел и городов. Только разбросаны по возвышенностям белокаменные усадьбы, а при них — небольшие огороды и чахлые сады.