Формула жизни. Сборник рассказов (СИ)

Я встаю со стула и с пафосом, торжественно-озабоченно восклицаю: "Свечи! Мы забыли зажечь свечи! И непременно в латунных, поблескивающих канделябрах!

Нина искренне смеётся; Вера вторит ей негромким открытым детским смехом. Доверие между ней и мной установлено. Глядя на них, сам начинаю улыбаться. За окном неспешно и уютно шумит летний дождик. Я чувствую себя гостем, и гостем желанным.

После ужина Нина с Верой быстро прибрали посуду, и Вера ушла.

Дождь затихает. За окном, в непроглядной темноте ночи, о жестяной подоконник разбиваются крупные капли, все реже и реже, и я даже улавливаю в их ударах какой-то ритм.

- Музыка ушедшего дождя. Ему и двум добрым феям я обязан прекрасным ужином, - кивая головой в сторону окна, говорю Нине, заканчивающей прибирать стол.

- Да, это хороший дождь. И он все правильно сделал, - улыбаясь, отвечает она.

Пора уходить, но я тяну время, пребывая в состоянии безвременья, которое, как ватным одеялом, окутало для меня весь этот вечер.

Убрав скатерть со стола, Нина села на стул напротив и, глядя мне прямо в глаза, примирительным голосом сказала: "Давай решим, что делать дальше. Время одиннадцатый час, ты ещё успеешь добраться до дома. Через вахту как-нибудь проберёшься. Если я тебя оставлю здесь, то придётся беспокоить Веру. Тогда я буду спать на её кровати, а ты на моей", - она помолчала, что-то ещё хотела добавить, но не стала. Я примерно догадывался, что она могла сказать, и был благодарен, что она промолчала. Значит, мне доверяют. По инерции прислушиваясь к дробному стуку капель дождя, отвечаю: "Неудобно беспокоить Веру, но если она согласится, мне бы хотелось остаться. Когда мы ещё сможем побыть одни". Нина с улыбкой соглашается: "Хорошо".

Она уходит, вскоре возвращаясь с Верой. Видно, что они уже обо всём договорились. Вера, взяв свои вещи и попрощавшись, оставляет нас.

Сразу становится тихо-тихо. Мы сидим напротив, смотря друг на друга, и ничего не говорим. Но нет чувства неловкости, как бывает, когда возникает пауза в разговоре, и нечем её заполнить. Мне просто хорошо: я наслаждаюсь её близостью, возможностью разглядывать черты лица, угадывая за ними ум, волю, незаурядный характер, находя в чем-то подтверждение тому, что уже знаю о ней, и открываю новое, что доселе ускользало от меня, хотя я чувствовал его присутствие.

Любой человек, это как бесконечный и всегда меняющийся мир. Можно долго знать кого-то, но так никогда и не понять человека до конца, и даже составить о нем ошибочное представление. Я не так много знал о жизни Нины, но чувствовал, что как на человека на неё можно положиться. А в таких случаях детали не так важны.

Но не только это знание определяло мое отношение к ней. Что-то ещё, другое, более глубокое и, может, даже более важное, чему я пока не мог найти названия, жило во мне как спокойный и ясный огонек. Но есть ли что-то похожее в её душе? И постепенно я осознаю, что мой сегодняшний внешне безрассудный поступок не такой уж беспричинный - он вызван подсознательным желанием получить ответ на этот вопрос. Вот только как? И точно ли я готов услышать "нет"? А как насчет "да"? Пожалуй, с этим ясно - тут я готов. А насчёт "нет"... Что ж. Тоже готов. Себя я знаю. Встану и навсегда уйду, не оглядываясь.

В темноте за окном, в отдалении, раздался звук автомобильной сирены и послышался визг покрышек об асфальт. Ненадолго раздались приглушенные расстоянием возбужденные женские голоса, и все стихло. Мы одновременно глянули в сторону улицы, потом снова друг на друга. Я высказал предположение: "Дорогу под носом у машины перебегали". Нина согласно кивнула: "Девчонки...".

Попутно замечаю на письменном столе "Преступление и наказание" - книга так и лежит открытая. Повинуясь какой-то безотчетной мысли, спрашиваю, что её заинтересовало в романе. Нина задумывается. В лице, как мне показалось, мелькнуло мгновенное колебание, говорить или нет, и последовал удививший меня ответ: "Наверное, наказание без преступления", - и серьёзно смотрит мне в глаза, в ожидании, надо ли что-то добавить. Разумеется, надо.

Она встает, проходит к письменному столу и берет томик. Я в это время придвигаю другой стул, вплотную к моему. Нина садится рядом, и мы соприкасаемся плечами. Разворачивает книгу на коленях и быстро находит и зачитывает сначала страницу с известными рассуждениями Раскольникова, имеет ли он право, а потом ужасающую сцену убийства Лизаветы.

Положив книгу на обеденный стол, она поворачивается ко мне. Мы сидим совсем близко-близко, лицом к лицу. Глядя мне в глаза, говорит, как будто размышляя, но чувствуется, что она думала об этом не один раз.