Форпост

Миновали Звенигород с его сияющими куполами и темно-синей лентой узкой и быстрой Москва-реки, еще чистой, рыбной, обреченно струящейся в смрадные лапы города-героя, откуда вытечет она потоком коричневых безжизненных помоев… Свернули на неприметный съезд. И понесся под колеса неухоженный горбатый асфальт второстепенной дороги, зажатой оглушающе дикими, словно выхолощенными от всякого людского присутствия, пространствами: хвойный, стеной, лес перемежался белым частоколом облетевших берез, затем расступался заросшими чертополохом полями, тянущимися в неизвестность; заброшенные карьеры сменяли безлюдные убогие поселения с заколоченными окнами… Ни людей, ни единой машины. Казалось, они свернули в некий параллельный мир – суровый, враждебный, притаившийся в подготовке для них своих неведомых каверз, и Серегин, испытующе оглянувшись по сторонам, обратил взор на бестрепетно сидящую за рулем Нюру, проронившую, словно в ответ:

– Никого. Народ съехал. Какой-то вакуум… Аж мурашки… Невеселая панорама. Да?

– Другой тут, видимо, не будет, – буркнул он. – Смотри, лешего не сбей…

В дачном поселке-курятнике, где обреталось загородное хозяйство Нюры, также царило безлюдие и тишина. Прошли на участок, обнесенный сетчатым заборчиком. Щитовой домик, обитый сайдингом, строительный вагончик на спущенных шинах – ныне подсобка для садового инвентаря; теремок колодца, перекопанные под осень грядки, жухлая трава газона…

– Топи печь, дрова – в сарае! – последовал наказ Нюры. – Продукты – на кухню, а я пока с водой и с газом разберусь… В дом – босиком чтоб! Ботинки на террасе оставь!

– Есть, гражданин майор полиции! – сказал Олег. – Разрешите бегом?

И в который раз его охватила тоска и скука. «Жалко и блекло влачу дни свои…» А лицо Нюры, напротив, было деловито и счастливо, и кольнула Серегина совесть: зачем он дает ей надежды? Зачем вторгается в ее одиночество? Чтобы сделать ее еще более несчастной, когда уйдет? Но бес внутри словно шепнул: «Так ты же счастье ей даришь… Пусть мимолетное. А где есть вечное?»

К вечеру, разобравшись с частью хозяйственных хлопот, принялись за ужин, распили бутылку сухого и принялись укладываться спать в натопленной до духоты комнате. Когда на кровати появились две подушки, Серегин понял, что ехал в эти дачные дали совершенно не зря.

– Ботинки поставь на газету под окно, – укладывая на постель тяжелое ватное одеяло, отдавала распоряжения Нюра. – Чтоб завтра теплыми были. И утром – сразу же – побрился, терпеть не могу щетины! И джинсы комом не бросай, повесь на стул! Носки сменные взял? Нет? Тогда снимай, я постираю, до утра просохнут…

Олег подошел к ней со спины, обнял, коснулся губами шеи… Она замерла на миг, словно раздумывая о чем-то, затем произнесла через вздох:

– Ты это… Воды мало. И если мы это… В общем, сходи к колодцу, принеси два ведра…

– Прямо сейчас и – мигом! – кивнул Серегин.

– Фонарик возьми, темень… Мои тренировочные натяни. И куртку накинь! Ты чего, кстати, в такой пижонской куртке на дачу поперся?

– Других нет…

– Ну да… Никаких «других», как ты утверждаешь: ни развлечений, ни планов, ни подруг… Насчет последнего – сомневаюсь, между прочим!

«И правильно делаешь», – подумал Серегин и, не вступая в прения, выскочил в зябкую сырую ночь, под гулкое звездное небо, остервенело встряхнувшись от мигом пробравшего его холода. Легкие наполнил горький тревожный запах палой листвы. Вздрагивающий свет фонаря высветил тропку – в желтой хвое с осыпавшейся молодой лиственницы и тяжелыми намокшими листьями, голую рябину у забора с рдеющими на ней ягодами. В пластах холодного тумана еле угадывалась округлая будка колодца.

По словам Нюры, колодец сооружали по ее проекту дорогостоящие специалисты, вода из него была чиста и живительна, что подтверждалось экспертизой, проведенной ею в Москве в какой-то научной шарашке. При каждом отъезде с дачи крышка колодца запиралась на амбарный замок. Сам же щитовой домик был оснащен стальными оконными ставнями и сейфовой входной дверью, дарованной Нюре из хранилища разорившегося банка. Дверь, как нехотя пояснила Нюра, любящая не только порядок, но и безопасность, привез сюда начальник охраны банка, муж, дескать, ее подруги, и это уточнение Серегина развеселило, хотя сподобился он лишь на сдержанный, с понятием, кивок.

Приспустив цепь и придерживая ладонью ворот, он бросил в темень провала ведро, отозвавшееся в глубине шахты недовольным звяком. Вытянув ведро наверх, обнаружил в нем воды лишь на чайную кружку. Изловчившись, снова забросил его вниз. Ведро ударилось о воду и обнадеживающе чавкнуло, после чего, судя по натянувшейся цепи, тара уверенно пошла ко дну. В желании проверить степень наполнения ведра, Серегин, сжав зубами корпус фонарика и обеими руками ухватив цепь, склонился над бездной, но тут съехала в петлях проклятая колодезная крышка, с существенной силой стукнув его по макушке.

Рот водоноса непроизвольно раскрылся в изречении нецензурного слова, и фонарик полетел в неведомую пучину.