Форпост

И все-таки, как ни убеждал себя Серегин в случайности дорожного происшествия, в душе у него поселилась неотступная тревога. Но с кем посоветоваться, кому довериться? Единственным человеком, кому стоило поведать о произошедшем, был незабвенный шеф из бывшего КГБ – отставной подполковник Евсеев. Что ни говори про представителей коварной и кровожадной конторы, но этот Серегина никогда не подставлял, рекомендовал не откровенничать лишний раз ни со своими коллегами, ни с людьми из разведки, кому передал своего подопечного, и отзывался о секретных службах весьма критично, как о сборищах негодяев. Наконец, они успешно и без осечек, рука об руку, прошли рискованную контрабандную стезю. По прибытии в Россию Олег позвонил ему, но разговор вышел невнятным и пустым: Евсеев сказал, что уже несколько лет пребывает на пенсии, ничем не занимается, а по интонациям его голоса стало понятно, что бывший гэбэшник явно и неотвратимо спивается. Однако, вспоминая некогда логичного, отважного и предусмотрительного опера, Серегин полагал, что, хоть извлеки из него мозг, станет Евсеев функционировать на вошедших в каждую клетку навыках, не ошибаясь ни в анализе ситуации, ни в ее прогнозе. И, поразмыслив, сподобился на повторный звонок, легко напросившись на встречу с проверенным сотоварищем.

Принял его отставник в своей малогабаритной квартирке на Нагатинской набережной, с окнами, выходящими на набережную Москвы-реки, – широкой, стылой и грязной течи, обставленной облезлой бесконечностью панельных коробок – обиталищ столичного простолюдья.

Под низким потолком квартирки теснилась потрепанная мебелишка, пялился из угла пучеглазый телевизор с пыльным экраном, а на столике возле дивана, на свежей скатерке, вокруг обмороженной колокольни литровой бутылки водки, была в изобилии расставлена закуска недурного качества – от семги, салатов, колбас и сыра до домашних пирожков, чахохбили и тефтелей в томате.

– Жена хлопотала, – пояснил Серегину некогда старший его товарищ.

Олег искоса взглянул на него, тут же отведя взор. Во что превратило время этого некогда подтянутого, широкоплечего, дышащего силой и уверенностью парня… Теперь перед ним покачивался, опираясь на палку, долговязый небритый субъект с облезлой седой шевелюрой, заплывшими слезящимися глазками и алой, в сизых прыщах, физиономией. Был он одет в застиранную теплую тельняшку с надорванным воротом, тренировочные штаны и почему-то – в тяжелые, с волочащимися по полу шнурками, ботинки.

– Серьезно похлопотала жена, даже неудобно… – промямлил Олег, думая, что при покладистой к пьянству мужа супруге тот протянет, конечно, куда более своих одиноких собратьев. А потому ему, Серегину, также одинокому волку, такой образ жизни противопоказан, ибо холостякам, как никому, нужна самодисциплина.

– Думаешь, отчего я в такой берлоге очутился? – промолвил Евсеев. – Обменялся с дочерью. Она в мою «трешку» въехала, я – в ее камеру… Двое ребятишек у нее, муж… Жена с ними живет, помогает… А мне, пенсионеру, и тут неплохо. Тем более я сюда не жить переехал, а помирать.

– С ногой-то что? – спросил Серегин, кивая на палку.

– А-а! – отмахнулся Евсеев. – Не люблю о болячках… Присаживайся давай.

Выпили за встречу.

– Ну, что привело тебя к старому затертому пенсионеру? – спросил Евсеев, жадно запивая водку стаканом газировки и добавляя багрянца в залитое нездоровым румянцем лицо. – Неужели ностальгия по временам былым? Сомневаюсь…

– Я врать не стану, – сказал Серегин. – Воды утекло – мегалитры – с поры давних наших свиданий, много чего произошло, а вот сейчас нужен совет… Только ты мне его дать и способен. Ни с кем другим не поделишься. Придется, правда, много чего тебе порассказать…

– Ну, мы же всегда верили друг другу, – уныло кивнул Евсеев.

– Тогда слушай…

Слушал Евсеев, глуша водку без тостов, лишь мельком чокаясь с Олегом в паузах его рассказа.

Затем встал, подойдя к окну, долго глядел на мерзлую реку. Произнес, задумчиво поглаживая неверной ладонью небритую щеку:

– Жестокую ты жизнь прожил за прошедший период… Интересную, конечно, да… Только кому от нее радость?

– А от твоей – кому?