Форпост

Только тут Кирьян удосужился присмотреться к одежде товарища. Нет, не пиджак на нем был, а словно какой-то старомодный сюртук с атласным воротником, отливающим, как воронье перо, но шитый на свежую нитку, и рубашка была черной, со стоячим воротником, а ботинки плоские, элегантные, но кроя будто казенного, чиновного, строгого. А на стуле рядом покоилась принадлежавшая Федору шляпа: тоже черная, с темно-серой лентой, отчуждавшей поля от тульи.

И припомнилось Кирьяну определение Федора кем-то из совхозного люда, услышанное случайно и промелькнувшее мимо сознания, истерзанного насущными заботами: «его преподобие»…

Это был разговор между двумя пожилыми селянами, вернее, обрывок его: «Коли балует малец, к Федору и обратись. Его преподобие вмиг засранца укоротит. Уже сегодня шелковым будет…»

– Значит, работаешь с молодежью? – сказал Кирьян обреченным голосом.

– Вразумляю, – ответил Федор, взглянув на него колюче. – Свернул с уготованной стези по малодушию своему и проискам бесовским, но долг свой понял, исполню его с прилежанием и кроткостью…

– И в случае чего обойдешься ножом?

– Добро, как утверждается, должно быть с кулаками и с иным вооружением. Если ты против, я готов написать заявление об увольнении…

– Заявление… – невольно вздохнул Кирьян. – Змий ты лукавый… Вот что скажу: не хочет человек греха, бежит его… А куда бежать, коли все тропы в пропасть ведут? И лишь одна, скользкая, по тверди тянется?

– Не об искушении и не о выгодах личных мы хлопочем, – произнес Федор доверительной скороговоркой. – О ближних своих печемся. Хотя и о себе тоже, да. Но будет нам прощение: на себя ношу взваливаем, а других, слабых, от нее охраняем, их неслучившуюся вину на себя берем! Вразумляем умом обделенных… Но помимо увещеваний и всякой там идеологии, увы, нужен нам хлеб насущный, дабы кормить семьи наши. – Брови его решительно сдвинулись.

– Надеюсь, если у тебя будет церковь, ты не станешь в ней демонстрировать собственные идеи под видом православия?

– Уж как придется…

– Натворишь ты тут дел! – сказал Кирьян раздраженно, но и беспомощно. – Ваше преподобие…

На поверку вымогатели оказались мелкими уголовниками из краевой столицы. Изрядно побитые, лишенные денег, машины и двух газовых убогих пистолетов, криво переделанных под стрельбу патронами из «мелкашки», они пинками были выдворены вон.

Но наглый визит их послужил Кирьяну и Федору предупреждением и уроком. Не прошло и месяца, как все рынки, магазины, автозаправки и кооперативные лавочки в округе оказались под охраной крепких уверенных парней, воспитанников его преподобия, и за каждым из них числилось новенькое вороненое оружие, номерными знаками не отмеченное. На путях к благодатным землям, процветающим вопреки всеобщему упадку и разброду, утвердились прочные сторожевые посты. Любой чужак тотчас попадал на заметку. И документы его с соответствующими расспросами проверяли либо вежливые и равнодушные милиционеры, либо плечистые, коротко стриженые ребята, обходящиеся без официальных представлений.

Прибывший в гости после очередной отсидки Арсений, в окончании сентиментального вечера, проведенного в кругу друзей детства, сообщил:

– Я тут в авторитеты выхожу, часто общаться придется, вы ведь в своем углу – борзые…

– На что намекаешь? – спокойно спросил Кирьян.

– Упаси бог, чтоб с ваших овец шерсти состричь! – рассмеялся тот. – Исключительно дружба и взаимопонимание! Сотрудничество, когда понадобится… С этим… – кивнул на Федора, взиравшего на него свинцовым взором, – из-за благ земных мимолетных, да еще и корыстных, охоты идти в лобовую – никакой… – Кивнул головой усмешливо, пояснил: – Вашим стилем глаголю, ваше преподобие, вник… Храм, говорят, строите? На причастие только к вам, а с саном поможем, дело решаемое, коммерческое…

Рукоположение Федора прошло без заминки. Государство уже не вмешивалось в кадровую политику церкви, должность уполномоченного Совета по делам религий при Совете Министров СССР упразднилась, да и тот в свое время рекомендовал претендентов в попы из села, а не из грешного города; нынешние архиереи давали сан всем желающим, а уж в отношении сына священника, знавшего все таинства службы, от сохи к вере пришедшего, никаких вопросов у иерархов не возникло.

Человеку свойственно мечтать стать тем, кем он не является. Но сбывшаяся мечта Федора вернула ему то, что принадлежало по праву.

Старый друг