Бесхитростные чувства отражались на физиономии уроженца нефтеносных земель, на гранатовом соке и осетрине взращенного, а ныне охранителем жителей российской столицы пробавляющегося: удрученность, усталость, и вместе с тем вымученное, как после титанического труда, облегчение…
«Посылка дошла до адресата…» – определился Серегин в выводе. И не ошибся: выйдя из машины, майор пристально копался в багажнике, вытащив ворсистую подстилку, повернул ее к свету, осмотрев тщательно и брезгливо, затем раздраженно сунул на прежнее место…
Серегин, словно соболезнуя ему, вдумчиво и мрачно кивнул, уясняя: проблема с трупами решена с капитальным и бестрепетным профессионализмом. Хотя и не без взрыва первоначальных эмоций, никак иначе. В полицейском рапорте произошедшее могло бы отразиться так: «… далее преступники сели в лифт и скрылись в неизвестном направлении».
Он подосадовал на себя: ведь никаких эмоций от убийства этих парней, пускай негодяев и палачей, он не почувствовал даже отдаленно… Во что же он превратился? Что в нем теплого, человеческого, отзывающегося в Боге? Нет ни раскаяния, ни страха, но есть, впрочем, сомнение в себе и о себе сожаление… Уже хорошо!
Следующее утро, прервавшее беспросветье осенней непогодицы выдалось холодным и солнечным. Утро, когда, будто взявшись за руки, зима и лето в согласии прошли по улицам города, пронизанное грустью и неясной надеждой, застыло в дымном пространстве города. А потом начался день.
Пора, брат Серегин, пора!
В уносящей его от города дороге он не чувствовал былого очарования неизвестностью, азарта и вдохновения перед встречей с новизной будущего. Напротив, им владел какой-то страх в осознании своего движения к тому, с чем неизбежно предстояло столкнуться, будто бы в силу довлеющего над его судьбой рока.
Он ощущал себя марионеткой, руководимой властным посылом, вложенным в его сознание извне свыше, и противиться этому посылу не мог и не хотел, ибо вторым планом уяснял, что только в согласии с ним будет обретено спасение и дальнейший смысл бытия, до сего момента, как себя ни оправдывай, никчемного, похожего на яркую тряпку, изрядно износившуюся и должную кануть в неизвестность могилы такого же ущербного хлама.
Отец Федор
Любой новый человек, появляющийся в общине, без внимания людей отца Федора не оставался. Система общественной безопасности, созданная им, ничем не проявляла себя внешне, но работала без сбоев, как некогда агентурная сеть КГБ в «режимных» городах. И когда Федору донесли, что к пенсионерке Евдокии из Москвы на постоянное проживание приехала племянница с сыном, он не преминул лично наведаться к новым поселенцам.
Евдокия в преддверии встречи с властительным попом накрыла стол, напекла пирогов и даже выставила пять сортов наливок собственного изготовления, но в еде и в питии Федор был неприхотлив, хотя оценил старания хозяйки, однако интерес к Анне проявил немалый, пусть и степенный: задал много вопросов, на которые получил ответы искренние и прямые. Ее переезд из Москвы был продиктован обстоятельствами банальными: лопух-папаша сподобился заложить квартиру под мошеннический проект, оставив и себя, и близких без жилья. То, что аферисты не сделали его богаче, но наверняка сделали умнее, пользы не принесло: пришлось устроиться сторожем в дачном товариществе, предоставив дочери с внуком свободу выбора из ничего. Подобных историй Федор знал в избытке.
Эта женщина ему сразу пришлась по душе: цельная, с сильным характером, красавица, не собиравшаяся ни разменивать себя, ни заискивать перед кем-либо. Удивляло одно: как мог ее – верную, ладную, не боящуюся любых тягостей, оставить бывший гражданский муж, судя по всему, личность суетная, падкая на авантюры и ныне растворившаяся в дебрях Америки. Филолог по профессии, она была востребована в общине как школьный учитель, но с готовностью дать ей рекомендации рассудительный Федор не спешил. И правильно! Ибо визит к правоверной Евдокии, входившей в число приближенных в его пастве, даровал ему событие внезапное и судьбоносное, о котором он даже не помышлял.
В детской комнате он застал мальчика десяти лет – белобрысого, с высоким лбом, одетого аккуратно и строго.
Мальчик не играл с компьютером, не стремился на улицу, а сидел за небольшим письменным столом и читал книгу.
Увидев вошедшего, встал, вежливо наклонил голову, представился.
Что сразу укололо Федора: не было в нем ничего ребяческого, наивного, бесшабашно устремленного к миру вокруг него. И наклон головы, и слова приветствия, и жесты – все было исполнено достоинства и врожденного такта, как у взрослого мужчины.
– Что читаем, молодой человек?
– «Робинзон Крузо», – прозвучал ответ.
– Моя любимая книга, – кивнул добродушно Федор. – Жалко небось, как мыкался бедолага в своем одиночестве?
– Зачем же его жалеть? – пожал плечами мальчик. – Это книга о счастливом человеке. Бог дал ему испытание, дал силы испытание преодолеть, чтобы достойно затем войти в Царство Его.