Форпост

Успокоился Арсений после этого разговора. Одно удручало: бросить бы всю погань дел, отойти от них да и поселиться с Федором по соседству. Огород там, жена… Книжки читать… Ну да! Так и отпустит его масть воровская, с ней шутки шутить – грустно станет… А врагов у Федора с Кирьяном никогда не убавлялось. Вот и сейчас – дагестанец ушлый, Агабек. Всех окрутил, всем полезен. Все расклады уяснил. Ордой встал на границе общины. И как его урезонишь? Ворам от него – польза, начальству – обильная мзда, а шпана и менты в очередь выстраиваются, чтобы в его пристяжь попасть, жирными крохами усладиться…

Ни одного просчета, ни единой ошибки не допускает. А с ним, с Арсением, – уважительно, как с заслуженным пенсионером, милостиво на работе оставленным, однако давая понять: жри от пуза, не скромничай, но деньки твои сочтены, все праздничное прожито, а потому не лезь в квашню нашу, дед, не попадай под замес, а то мы его хладнокровно устроим…

Повис очередной меч над общиной – кривой, острый. И отразить его – пустое. Лезвие надо перерубить. У самой рукояти. Но как? Только затейся, сам без головы останешься. Донесут тотчас же. И свои дружки тут же скурвятся. Корм им идет с руки дагестанца обильный, щедрый. А они ради того и живут, ради корма. По-другому тут надо. И снова как? Да и воры общиной куда как недовольны! Ни денег с нее, ни пользы. А земель на целое государство. А вокруг что? Оккупированные территории, где все подвластно: станицы, городишки, села… Всюду лишь флер закона, но тайная власть криминала: купленная администрация, полиция, прокуроры, контролирующая бизнес и расхищения бюджета братва…

Устоять при таком раскладе – стать главенствующей силой. Подавив этих крыс оружием и кровью, иным – никак. Никакой демократии и соплей: только мощь и диктат. Этим всегда на Руси порядок определялся. Этим и Чечню укротили, хотя и дань платим метастазу Орды, чтоб лоск благоденствия и покорности соблюден был. А ведь какая строптивая и неистребимая сила власти подчинилась! Иной вопрос: до какой поры?

Но тут-то банда пока лишь на земельные отводы и на деньги зарится, а не на государственность. Неужто с ней не справиться?

Идя к машине, он обернулся на храм. И защемило в душе. Густая осенняя синева царила в безмолвном небе, и свежее, словно отмытое, золото куполов радостно сияло в нем.

Новодел, и почтения к нему – постольку-поскольку…

Но когда-нибудь храм остепенится под тяжкими пластами времени, поугрюмеет, посереет, как ни бели его, сожмет кирпичи в цементном ознобе пронесшихся сквозь него зим, и какой-нибудь грешник, обернувшись на него лет через триста, стоя на том же месте, вдруг и подумает: «А тут, может, в пространстве этом, замирал кто-то из сопричастных к зодчеству, также смотрел на купола, также испрашивал прощения у Бога, определяя меру его воздаяния за свои нынешние греховные помыслы…»

Так и будет!

Южная периферия

В столицу южного края он приехал на своем автомобиле, оставив его в частных гаражах под присмотром сторожей в одном из спальных районов. Далее, не утруждая себя особенными поисками транспорта, свинтил номера с парочки машин на ближайшей парковке, а после угнал с нее же подходящий свеженький «форд» – невзрачный, обывательский.

Привинтив к «форду» иные номера, двинулся на стоянку, забрав из собственного автомобиля необходимые принадлежности, и, не теряя времени, тронулся в путь.

Он действовал механически, пользуясь навыками, обретенными в той среде американского криминала, где жил и выживал, где закон был уважаем лишь в той степени, в которой мог настигать и карать, но абсолютно пренебрегаем в своей сути. И с горечью и очевидностью понял, почему в поведенческих нормах стал, что ни говори, безоглядным преступником, для которого любая статья уголовного кодекса мысленно начиналась с фразы: «Если поймают, то…». Как же так случилось? А вот как: оказавшись в Штатах, он ощутил не только их чужеродность в отношении к России и к себе как к носителю ее энергетики, но и враждебность одной цивилизации к другой. Враждебность не просто историческую, но и, возможно, метафизическую. А будучи пришельцем, временщиком, презирал все окружающие его обывательские ценности, без раздумий совершая преступления, благо местная компания тому располагала. Сегодняшняя же Россия, отвергнувшая все былые принципы того советского бытия, в котором он вырос, уподобившаяся Штатам во всем худшем, с чем он в них столкнулся, также не воспринималась им как Родина и защищающее его государство. Это была территория очередного пребывания и выживания. Территория бездуховности, коррупции, выхолощенных идеалов и существования во имя существования. И, сравнивая эту страну со своей прошлой и истинной Отчизной – могучим СССР, он не мог относиться к ней, ущербной, ужатой, изживший весь прошлый имперский дух, всерьез. А уж тем более ко всякого рода частностям: к ее законам и укладам… Да и к себе как к части этой страны тоже…