Вот только потом дела стали идти все хуже. Чем дальше мы отходили от родных мест Дагейда и Эрвина, где их хорошо знали и любили, тем меньше добровольцев рисковало присоединиться к нам. До столицы княжества оставалось не более одного дневного перехода, когда высланные вперед конные разведчики доложили, что нам на встречу движется войско, превосходящее нас по численности почти в полтора раза. Мы остановились и начали подготовку к битве.
Когда начался бой, до захода солнца оставалось совсем немного. Нашим плохо вооруженным и необученным людям противостояли регулярные войска: тяжелая пехота и закованная в латы кавалерия. По большому счету, исход сражения был предрешен еще до его начала, но никто из нас даже не помышлял о сдаче без боя.
По правому флангу, на холме, мы разместили лучников, их защищала возвышенность и естественная преграда – небольшой ручей, протекающий у подножья. На левом фланге сосредоточилась наша немногочисленная конница, а по центру стояли плохо вооруженные пешие крестьяне. Само собой, что основной удар тяжелой вражеской кавалерии пришелся именно на слабо защищенный центр. Все крестьяне были вооружены заостренными кольями и строжайшим наказом – стоять до последнего. Но страшно представить, чего стоило привыкшим к мирным будням новобранцам не поддаваться панике перед лицом бронированной смерти, во весь опор несущейся по полю и нацеленной прямо на них.
Немудрено, что многие из крестьян, поддавшись смертному ужасу, побросали на землю свое нехитрое оружие и пытались бежать. Дагейд поскакал им наперерез, пытаясь образумить дезертиров и вернуть их в бой, но его маневр не имел большого успеха. Бедняги были слишком напуганы, чтобы внимать его доводам, лишь несколько человек повернули обратно.
Но все-таки большая часть нашей крестьянской пехоты мужественно встретила атаку бронированных всадников, чьи несчастные кони с разбегу насаживались на подставленные колья. Наши стрелки, пользуясь преимуществом господствующей высоты, безжалостно разили их, не забывая поливать смертоносным дождем слегка отставшую тяжелую пехоту. Воспользовавшись подходящим моментом, я завела конный отряд с правого фланга в тыл вражеской кавалерии, отрезая ее от опаздывающих пехотинцев и зажимая между холмом лучников и крестьянскими кольями, лишая пространства для перестроения и маневра. Настали минуты, когда, несмотря ни на что, наша победа представлялась вполне осуществимым вариантом развития событий.
Не секрет, что история не терпит сослагательных наклонений, а жаль, ах как жаль…
Если бы пешие ратники неприятеля замешкались в пути, если бы поле, что им пришлось пересечь, оказалось длиннее, если бы каким-то неведомым чудом нашим плохо вооруженным крестьянам удалось чуть дольше сдерживать натиск закованных в латы всадников… но, увы…
Вражеская кавалерия с небольшими потерями пробилась сквозь почти безоружное пешее крестьянское воинство, безжалостно опрокинув и разметав его по полю, а затем устремилась в тыл наших стрелков. К несчастью, с этой стороны позиция лучников оказалась практически беззащитной: ручей ограждал холм только с фронта и левого фланга, к тому же с этого направления открывался для атаки его пологий склон. Мой конный отряд попытался связать противника боем, перенаправить на себя натиск тяжелых всадников, защищая лучников – нашу последнюю надежду, но тут подоспели пешие латники противника и ударили нас с тыла. Мы оказались зажаты с обеих сторон.
С этого момента битва, как таковая, была закончена, началось тотальное уничтожение наших разгромленных войск.
Вражеские всадники преследовали тех немногих, кто решил спастись, их догоняли и безжалостно рубили, прямо на скаку. Однако большинство наших людей продолжало сражаться с фанатичной решимостью отчаяния. Я видела, как подняли на копья Дагейда, но не смогла ничего предпринять, не успев прорваться на помощь. На глаза навернулись слезы бессильной злости, но время для скорби было неподходящим, следовало побеспокоиться о живых. Не желая вновь беспомощно наблюдать со стороны, как убивают моего последнего друга, я прорубилась к Эрвину, чтобы биться поблизости, и, как оказалось, не зря.
Его атаковали сразу три кавалериста. Я потеряла несколько драгоценных мгновений, ввязавшись в бой с одним из них, в это время Эрвин проломил шестопером шлем и череп второго, но тот успел вскользь рубануть его по бедру, а третий воспользовался ситуацией и ранил моего друга мечом в грудь. Увидев это, я потеряла над собой контроль. Даже не помню, как убила своего противника, запомнилось только, что страх и бешенство настолько переполняли меня, что голову кавалериста, ранившего Эрвина, я снесла с плеч одним ударом.
- Эрвин, ты как? Можешь держаться в седле? Надо выбираться отсюда, вести бой дальше бессмысленно, мы все равно уже проиграли!
Мой друг, пошатываясь, сидел в седле и захлебывался кашлем, потом снял шлем, сплюнул кровью, и отрицательно покачал головой.
- Уезжай сама, а я останусь вместе со своими людьми!