Когда мы перед нами начала вырастать темная громада резиденции нежити, я увидела, что от нее кто-то сломя голову несется нам. Даже в полумраке я не могла не узнать его издалека, такого огромного и родного. Мое взбудораженное сердце пропустило пару ударов. С пронзительным воплем «Бер!» я соскочила с коня, передав Эрвина на попечение ближайшего всадника, и со всех ног кинулась на встречу. Бер легко, как ребенка, подхватил меня на руки и нежно прижал к груди.
- Моя девочка вернулась! Живая! Вот умница!!!
- Бер! Родненький! У нас ничего не вышло, только зря людей погубили. С нами раненый, помоги!
Без лишних слов Бер опустил меня на ноги, подошел к всадникам, аккуратно принял на руки Эрвина и бережно отнес его в крепость. Я попросила положить раненого в моей комнате, ведь она была на тот момент самой теплой и жилой. Остальных людей разместили в апартаментах неподалеку. Очаг уже горел, в нем закипала вода. В первую очередь я поспешила заняться своим несчастным другом, Бер помогал мне, а вскоре ранениями Эрвина всерьез занялся Годун, который ворвался в комнату бегом, узнав, что у нас есть пострадавший. Годун как раз говорил что-то про то, что надо отвести скопившуюся жидкость и дать расправиться легкому, но тут в комнату зашел Крев, сопровождаемый Яром, и потребовал дать срочный отчет о том, что произошло. Я в нескольких словах обрисовала ситуацию, не переставая по ходу доклада помогать Годуну. Вождь нежити великодушно не стал настаивать на подробностях и ушел, попросив зайти к нему утром. Вскоре раны Эрвина были обработаны и перевязаны, и вся нежить вышла из комнаты, оставив нас одних.
Эрвин неотрывно смотрел на меня пронизывающим, каким-то нехорошим взглядом. Мне стало не по себе, чтобы прервать затянувшееся молчание я принялась нести какую-то бодрую чушь, на тему того, что мы у друзей и все теперь будет хорошо. И что сейчас он сам может воочию убедиться в том, что я не лгала, когда рассказывала ему о живых мертвецах. Но он прервал меня.
- Тот влюбленный вурдалак, который встретил нас и притащил меня сюда, это и есть та причина, по которой ты меня отвергаешь?
Я задохнулась от возмущения.
- Что?!
- Очень лестный для меня выбор! Я уже смирился с тем, что у тебя кто-то есть, что не судьба. Ну, думаю, зато повезло кому-то, наверняка хорошему и достойному человеку, а тут… это ведь просто гадко! Ты хоть представляешь, как смотришься рядом с ним? Вообще, зачем тебе это? На что ты надеешься?
- Да как ты смеешь грязными руками в такое личное, чистое и светлое?! Что ты вообще понимаешь?!
- И что тут понимать?
- А пошел бы ты…
Я подскочила на ноги и понеслась к дверям, но меня догнала и остановила негромкая просьба:
- Лильда, останься…
Весь гнев куда-то разом испарился, и на его место душной волной нахлынул стыд. Ведь мало того, что я умудрилась поскандалить с израненным и страдающим другом, так еще намеревалась удрать, когда он так нуждается в моей помощи и сочувствии. Хороша, что тут скажешь…
Я вернулась и села возле кровати, опустив голову. Он протянул мне руку, я взяла ее и прижала к своей щеке. Тихо прошептала: - «Прости меня», и разрыдалась, уткнувшись носом в постель. Он легко и нежно проводил ладонью по моим волосам, говоря что-то ласковое, что должно было меня успокоить, но от этого я только сильней заходилась слезами. Подвывая, жаловалась на то, какой конченной сволочью чувствую себя по отношению к нему лично и еще ко всем тем, кто пошел за мной и погиб. Он утешал меня, говорил, что все они сражались не за меня и не за него, а за себя, за свою жизнь, свободу и счастье, и это был их собственный осознанный выбор. По крайней мере, мы попытались, сделали все, что могли, и о том, что шансы на победу невелики, прекрасно знали с самого начала. А что касается лично его, то сам он с радостью готов простить мне все, что угодно, только бы я перестала, наконец, так убиваться. До меня потихоньку дошло, как эффективно я ободряю и поддерживаю раненого товарища, и я заткнулась.
Эрвин попросил пить, я принесла воды и помогла ему напиться. Долго сидела рядом, сжимая в руках его холодную ладонь, ждала, когда уснет, но его лихорадило, бедняга метался и постанывал в редком забытьи, из которого тут же пробуждался. Проснувшись в очередной раз от собственного стона, он печально взглянул на меня и пожаловался на холод. Не понимая до конца, что делаю, я скользнула под шкуры и аккуратно, опасаясь потревожить раны, прижалась к нему, согревая своим теплом. Он пригрелся и заснул спокойным тихим сном, и я последовала его примеру. Последней мыслью залетевшей в потяжелевшую голову было, что будет, если утром нас придет будить именно Бер. Не хватало еще нового тура объяснений на счет моей скромной персоны в целом и морального облика в частности, теперь уже с его стороны, хотя, насколько я знаю Бера, он вряд ли позволит себе закатить сцену ревности. Скорей всего, что бы ни творилось в его душе, сделает вид, что ему ни до чего и дела нет, в крайнем случае, отпустит какую-нибудь едкую шутку.