— В один из дней в доме князя Бибикова, в Москве, появилась новая горничная. — Флоран посмотрел на раскрасневшуюся Жаклин и продолжил: — Юная, живая, непосредственная и необычайно красивая. Ее отец, кажется, разорившийся пекарь, свел счеты с жизнью при помощи куска мыла и веревки. Так вот в горничных эта бойкая особа долго не засиделась. Обобрав князя до нитки, она бежала из Москвы с юным красавцем.
Флоран заговорчески подмигнул застывшей в кресле Жаклин и повернулся к Анжели:
— Но, видимо, красавец быстро утомил Анну, и вскоре его хладный труп был найден в Петербурге на берегу Невы с черными от яда внутренностями.
— И она понесла за это наказание? — спросил Анжели со скучающим видом.
— Увы, я спешу разочаровать вас, друг мой, — усмехнулся Флоран. — Этой кровавой девице удалось скрыться! И более того, она сумела покорить богатого, но недалекого графа, не вылезающего из своего имения, и благополучно подвести его под венец.
— А фамилию этого графа вы не знаете? — спросил с издевкой Анжели.
— Обижаешь, сударь мой, — покачал головой Флоран. — Его фамилия…
— Довольно, хватит! — воскликнула, вскакивая, Жаклин. — Мне неинтересно слушать ваши непристойности.
— Ну, друг мой Флоран, я слышал немало презабавных историй, в которых рассказывалось о коварных женщинах. К счастью, все они русские. Француженки на такие гадости не способны! А наша замечательная Жаклин вновь полюбила Францию и нашего короля, протянувшего ей когда–то руку помощи. Не так ли, прекрасная Жаклин?
Госпожа де Шаруэ с трудом сдерживала свое неутомимое желание вцепиться когтями в гнусные физиономии гостей и разорвать их.
— Не знаю, — хрипло ответила она, облизнув пересохшие губы.
— А я знаю, — грозно посмотрел на нее Флоран. — Мы спасли Анну от заслуженной петли. Мы дали ей все, что она сейчас имеет! И она должна твердо усвоить впредь, что за любезность надо отвечать любезностью. Его величество дал Анне новое имя и свое подданство, и она должна…
— Довольно! — взвизгнула Жаклин. — Идемте разгружать товар и убирайтесь к черту, месье французы.
Вместе они спустились на улицу.
— Где повозки? — тихо спросила госпожа де Шаруэ у Анжели.
— У твоего шляпного салона, — ответил он.
— Много привезли?
— Сто бочонков.
— Сто бочонков золота?!
От услышанного Жаклин едва не лишилась дара речи.
— Тс–с–с, — оглянувшись, цыкнул Флоран. — Не золота, а меди. Казаки и за медные деньги растрясут всю Россию, — беря под руку госпожу де Шаруэ, прошептал Анжели.
И они отошли от гостиницы.
* * *
Слуга француженки проводил хозяйку и ее гостей долгим внимательным взглядом. А когда их фигуры растаяли в поглотившей город темноте, спешно перебежал улицу и остановился под деревом в скверике у кабака. Не успел Нага коснуться рукой дерева, как возле него, словно из–под земли, вырос бродяга.
— Это я, Садык, — тихо сказал тот на кайсацком.
— Заткнись, ишак! — рыкнул Нага, хватая его за грудки. — Сколько раз предупреждал, чтобы не смели произносить моего имени даже во сне.
— Прости, — захрипел перетрусивший мужчина. — Я… я…
Нага отпустил его, брезгливо поморщился и вытер руки носовым
платком.
— Скажи всем, чтоб сидели и не высовывались.
— А как же французы? — прошептал озадаченно байгуш (разбойник). — Ты же сказал, что они привезут много денег?
— Деньги они привезли, только медные, — раздраженно ответил Нага. — Ждать еще надо.
— А что, нам и медные сгодятся, — загорелся байгуш. — Лишь бы их много было. А то люди роптать начинают!
— А ты им скажи, — лицо Наги перекосилось от злобы. — Скажи всем, пусть ждут и не высовываются. Хозяйка шкуру сдерет с любого, кто только ослушается!
Нага схватил байгуша за горло и сдавил его пальцами:
— Или ты забыл, как поступает госпожа с ослушниками?
— Нет, не забыл, — захрипел несчастный, вздрогнув от грозного предупреждения. — Всем скажу. Всем… Сам зарублю каждого, кто только помыслит ее ослушаться!
15
Вдоль стен тюремной камеры громоздились двухъярусные нары, сколоченные из крепких досок, застланные поверх слоя соломы тяжелыми грубошерстными одеялами. Надзиратель показал Ковшову на нижние нары слева.
— Над тобой будет спать Кирпичников, а Злобин тут, напротив, с Матвеем Беспаловым, оба они сейчас на допросе.
Вытянутый в длину прямоугольник, запах влажной земли и затхлости — склеп на десять гробов; вслух надзиратель этого, конечно же, не сказал.
— А кто, скажи на милость, здесь до меня томился?
— Того уже нет. Его уже в солдаты забрили. Так что устраивайся: я тебе скажу — такие удобства ты ни в одной другой тюрьме не найдешь. Погляди вот, даже подушка имеется. Правда, одна только. Но ничего, будете спать на ней по очереди!
— А кто здесь томился? — спросил Кирпичников, указав на отведенные ему нары.
— Тебе–то какая разница? Тоже, поди, уже на войне турецкой в окопе головушку сложил.
Надзиратель ушел, закрыв за собой дверь.
— Поди, и клопов здесь тьма тьмущая, — озадаченно почесал бороду Ковшов.