Читаем Форпост в степи полностью

— Какие важные дела могут быть у красивой женщины? — удивился тот.

— Не государственные, — прошептала Жаклин, одаривая его на прощание очаровательной улыбкой. — Из Парижа мне привезли новые шляпки.

Оставив капитана, госпожа де Шаруэ поспешила к гостинице.

* * *

Двое мужчин дожидались прихода Жаклин в ее гостиничных апартаментах. Они сидели за столом и молча разглядывали комнату, восторгаясь вкусом госпожи де Шаруэ.

Потолок комнаты был окрашен в небесно–голубой цвет и усыпан золотыми звездочками. Два амурчика держат в руках цветок, с центра которого свисал на шелковых шнурах массивный позолоченный светильник. Стены завешаны персидскими коврами, а пол выложен разноцветной мозаикой в виде звезды. Высокие двери завешаны синим бархатом. У стен, в хрустальных вазах, стояли розы и издавали приятный дурманящий аромат. Вокруг стола — высокие позолоченные стулья, обитые голубым китайским шелком. Здесь хозяйка принимала гостей.

Ожидавшие госпожу де Шаруэ гости были одеты в куртки и штаны из гладкой кожи, в тяжелые желтые сапоги с толстыми подошвами, под которыми хрустел хрупкий мозаичный пол. Лишь

белые воротники да широкополые шляпы указывали на принадлежность гостей к дворянству.

Как только Жаклин впорхнула в комнату, мужчины встали и изысканным поклоном поприветствовали ее.

— Я рада вас видеть, месье Флоран, — улыбнулась Жаклин, — и вас, месье Анжели.

Госпожа де Шаруэ села в узорчатое кресло у окна. Потрясенные французы, позабыв обо всем, топтались у стола и пялились на женщину. Они были поражены ее неземной красотой.

Жаклин можно было дать лет двадцать пять с небольшим. Статная, живая; из–под шитой жемчугом шляпки на белую шею спадали черные кудри. Высокий гладкий лоб говорил о недюжинном уме, а прямой тонкий нос, трепещущие розовые ноздри и зеленые, но необычайно блестящие глаза, — о хитрости. А сердце, а душа? Трудно сказать. Холеное тонкое лицо порой вспыхивало благородным воодушевлением, порой выражало злую насмешку, иногда освещалось неотразимой улыбкой, а порой становилось холодным, как мрамор. Только полные, чуть приоткрытые губы да беспокойные движения свидетельствовали о том, что в этой женской головке бьется горячая кровь. Кто видел, как ее высокая грудь вздымается, рвется из пут шелкового голубого платья, как обвивает ее стройный стан кожаный поясок, как нетерпеливо переставляет она по полу свои ножки в белых сапожках; кто все это видел, тот, без сомнения, должен был признать, что эта женщина рождена для любви и страсти! Но любила ли она когда–нибудь?

— Черт подери! — воскликнул месье Флоран. — Уже который раз вижу тебя, Жаклин, но, как и в первый раз, теряю дар речи!

— Ты не стареешь, а молодеешь и хорошеешь! — вторил ему месье Анжели.

— Ах, господа, — улыбнулась им с благодарностью госпожа де Шаруэ, — я тоже счастлива вас видеть!

— Мы в этом не сомневались ни малейшим образом, — сказал за обоих, учтиво кивнув, Флоран.

— Надеюсь, вы явились не с пустыми руками, господа? — с ядовитой улыбочкой поинтересовалась Жаклин.

— Гм–м–м! — смешавшись, хмыкнул Флоран. — Разумеется, нет! Мы привезли все, как было обещано.

— И на вас не напали по пути разбойники? — спросила Жаклин, улыбаясь уже презрительно. — Говорят, их много развелось в дикой степи.

— К счастью, нет, — ответил Анжели. — Атаман разбойников — нам друг. Он даже любезно сопроводил нас прямо до стен Оренбурга.

— И много вы привезли? — насторожилась Жаклин.

— Достаточно, чтобы развязать войну и выиграть ее, — улыбнулся, отвечая, Флоран. — Если потребуется, то его величество даст еще столько же.

— Ваш король щедр, — нахмурила красивые брови Жаклин. — Только вот никак не пойму, зачем ему нужен бунт казаков в российской глубинке?

Французы переглянулись, после чего Анжели сдержанно ответил:

— Мы всего лишь слуги своего короля и беспрекословно исполняем его августейшую волю.

— И мы не задаем вопросов, касающихся интересов Франции, — поддержал его Флоран. — Советую и тебе не делать этого.

— Ваш король мне не указ! — вспыхнула Жаклин. — И я не хочу рисковать жизнью даже ради любимой вами Франции!

Гости еще раз переглянулись. Флоран повернулся к Анжели и улыбнулся ему:

— Наша многоуважаемая госпожа, видимо, позабыла, кто она есть и для чего сюда пожаловала?

— Она еще, очевидно, позабыла, чей кушает хлеб и благодаря кому все еще жива? — не глядя на Жаклин, сказал Анжели.

Оба француза весело рассмеялись и, зная, что хозяйка злобно смотрит на них, пожали друг другу руки.

Месье Флоран, словно недоумевая, пожал плечами и покачал головой, после чего вкрадчиво заговорил:

— Так вот, друг мой Анжели, я так и не досказал тебе историю о прекрасной Анне из немытой России. Точнее, об ее первом преступлении, открывшем счет многим кровавым деяниям этой опасной во всех отношениях леди!

Жаклин напряглась и впилась пальцами в подлокотники кресла. Но французы сделали вид, что не заметили перемены, происшедшей в поведении прекрасной хозяйки.

— Я слушаю, друг мой, — кивнул Анжели и бросил взгляд на Жаклин. — Скажу больше: хозяйку этой обители тоже заинтересует ваш рассказ, месье.

Перейти на страницу:

Все книги серии Урал-батюшка

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза