Форпост в степи

Переступая порог, Комлев удивился. В передней были люди. За столом сидели Никодим, брат Авдея, и его жена Прасковья и супруга Авдея, Груня; первый задумчиво уперся локтем о стол, а Прасковья, скрестив руки на груди, о чем–то тихо разговаривала с Груней.

В стороне, у окна, прижав ладони к влажному стеклу, стоял Лука Барсуков и хмуро смотрел куда–то в дальний угол избы.

Тускло горевшая лампа слабо освещала помещение.

От неожиданности Комлев остановился на пороге. Этот сбор Барсуковых показался ему подозрительным.

Никодим и женщины легким поклоном головы поприветствовали гостя.

— Проходи и за стол сидай, — улыбнулся Егору Никодим. — Гляди, как вымок под дождем! Что стог сена в чистом полюшке. Мы рады, что не счел зазорным заглянуть к нам. Ну? Чего еще медлишь и не входишь в дом моего брата? Что с тобой? Вон супруга моя тоже тебя зрить желает. Не удивляйся! Все мы здесь только тебя и дожидаемся.

Никодим тараторил без умолку. Он лукаво подмигивал Егору, который нерешительно топтался у двери, сжав кулаки и удивленно разглядывая присутствующих.

От потока добрых слов Никодима у Комлева, видимо, отлегло от сердца, и, сделав три–четыре шага, он протянул Барсукову руку.

— Спаси Христос (так сакмарские казаки говорят «спасибо») за приглашение, соседи.

— Ха, ха, ха! Спаси Христос, говоришь? — промолвил Никодим, весело улыбаясь и потряхивая Комлеву руку. — Давай сидай рядышком, обговорить кое–что надо б.

— Об чем болтать–то на ночь глядючи? — насторожился Егор.

Хозяин дома слушал речь брата с явным удовольствием. Скрестив

руки на груди, он благодушно улыбался. Наконец он произнес:

— Поболтать всегда есть о чем, сосед. Чай, не вражины мы!

— Вот и я о том, — прервал брата словоохотливый Никодим, поглаживая всклокоченную бороду. — Много годков знаем друг дружку и зла меж собой не держали никогда.

Лицо Егора залил румянец, и он выпрямился.

— Дочку твою Авдотьюшку вот засватать мыслим, — перешел к делу Авдей, — заневестилась девка–то, видим?

— Истину сказал брат, — поддержал его Никодим. — Да и уговор о том, как мне помнится, был?

Все вдруг замолчали. Никодим пытливо смотрел в глаза ошарашенного Егора, пытаясь прочесть в них, о чем тот думает. Взгляд Егора лихорадочно блуждал, рот полуоткрылся. Одной рукой он оперся о стол, а другой ухватился за грудь.

Авдей, стоя у печи, молча грыз ус; остальные словно окаменели. Никодим положил руку на плечо Комлева и сказал:

— Что скажешь, сосед?

— Уговор был, верно сее, — вздохнул Егор и обвел присутствующих взглядом. — Только вот непонятно мне, почему вы сейчас так вот не по–людски дочку мою сватаете?

— Господь с тобой, сосед, — рассмеялся Никодим. — Сватать мы только еще собираемся. А тебя зазвали сюда для того, чтоб знать доподлинно волю твою родительскую. Осрамиться не хотим. Вдруг, когда сватать девку пожалуем, ты нам от ворот поворот дашь?

Прежде чем ответить, Комлев вздохнул, обернулся к притихшему у печи Авдею и спросил:

— А чего спешить–то? Господь даст, доживем до осени, а там дам свое согласие и дочке родительское благословение.

— Не то говоришь, сосед, — нахмурился Авдей. — У сына моего Луки в башке ветер появился. Этот дурень давеча к цыганам в табор ездил! Цыганка там одна дурит его, а нам того не надобно.

— Батя, — вмешался все это время угрюмо молчавший у окна Лука, — я ж…

— Цыц, стрыган, — грозно взглянул на сына Авдей. — Не смей в разговор старших встревать. Сейчас возьму вот камчу да спущу с тебя шкуру–то! Ступай вон во двор, погляди, чего собака с цепи рвется, и не заходи в избу, покуда не позовем!

* * *

Лука вышел на крыльцо. Вспомнив утренний разговор с отцом, юноша побледнел и опустил голову.

…Проснувшись, Лука решил поговорить с отцом. Авдей с задумчивым видом сидел за столом.

— Бать, а бать, — обратился юноша, — дозволь попросить тебя об одной милости.

— Проси, коли надобность в том есть.

— Хочу жениться! — выпалил Лука.

— Ты? — удивился отец. — Что это за блажь на тебя накатила?

— Сам того не ведаю, — ответил Лука. — Но жить бобылем больше мочи нет!

— Чем же жизнь твоя тебе опостылела? — И Авдей озабоченно посмотрел на Луку. — И на кого глаз положить соизволил? Поди, на Авдошку Комлеву?

— Нет, не на нее, батя, — возразил юноша.

— Тогда на кого? — нахмурился отец.

— На благостную сердцем цыганскую девушку Лялю, отец.

— Лука! Тобой овладела грязная похоть!

— Обуяла меня любовь, чистая, как небо Господне.

— Ты рехнулся?

— А что? Сколько казаков себе жен из полоненных ордынок брали!

— Тогда все иначе было.

— А разве на ком казаку жениться имеет значение?

— Нет, не имеет! — нехотя ответил отец.

— Тогда выслушай меня, батя. Дорога мне цыганка та. И я… и я ей по сердцу пришелся!

— Лука! Лука! Что ты в башку свою втемяшил? Господи, смилуйся, прости чадо мое неразумное! Несчастный! Чем тебе Авдошка Комлева плоха? Красивая, работящая. У нас с ее отцом уговор об вашем венчании был. Как мы после всего народу в глаза глядеть будем? Срам–то какой, Господи!

— Господь видит, что я поступаю правильно! — воскликнул юноша, становясь на колени перед отцом. — А Авдошка уже не по сердцу мне.

— Что–о–о?!