Форсаж

Как Кристина могла его терпеть, для него было загадкой; возможно, она надеялась, что, если вывести из его организма все эти стероиды, он станет другим. Она была из тех женщин, которые приняв решение, его не меняют. «Все у тебя будет хорошо, если ты просто останешься со мной», – сказала она ему однажды как бы между прочим. Она не кривила душой и была с ним до самого ареста. А потом, когда все изменилось, порвала с ним все отношения. И ни разу не ответила на письма Рика в тюрьму. Не то чтобы он ее в этом обвинял. (Сейчас, конечно, он не получал почты вообще, у него не было адреса.) Он никогда не был для нее достаточно хорош, хоть и вел себя будто хренов наследный принц. Последнее, что она ему сказала в тот день, когда ей вынесли приговор и уводили в наручниках обратно в Рикерс-Айленд: «Тебе нужно убраться из города, Рик». Она знала, о чем говорит. Взвесила все, что про него знала, и все, что с ним может случиться, и бросила на ходу: «Тебе нужно убраться из города, Рик». Что он и сделал.

Когда он наткнулся на Ориент-Пойнт, выехав из Бруклина поразвлечься, то не думал, что задержится там так надолго. Окопается, найдет работенку на лодке, которая ловит рыбу-мусорщика, научится выращивать помидоры. А там будет видно. Главное – сменить обстановку и побыть в одиночестве. А если испытает трудности и боль, тем лучше. Это будет его покаянием.

Впрочем, вначале все, на что он оказался способен, это поддерживать внутреннее равновесие. К коттеджу тянулась старая телефонная линия, протянутая вдоль проселка, он частенько снимал черную телефонную трубку, всю в трещинах и тяжелую, словно молоток, и думал о тех, кому мог бы позвонить. Он просто-таки слышал, как ему скажут: «Эй, Рик, привет, мужик, давненько ты не объявлялся, давай возвращайся, обтяпаем какое-нибудь дельце». И тщетность возможного разговора открывалась ему. Он скучал по Кристине, да, он в этом мог признаться. Даже четыре года спустя. О сексе он особо не думал – разве только о той ночи в «Сохо Гранд-отель», где он чуть не отдал богу душу, так она его вымотала. Нет, он скучал по тем воскресным утрам, когда Кристина покупала газету и они выходили в город на прогулку, шли в кино. Она любила ходить в кино. И много читала, то ли чтобы убежать от себя, то ли чтобы себя найти. Подметала пол, когда хотела успокоиться. У этой девушки была тяжелая душевная рана. Она грузом лежала на ней, так и не залеченная. «Никому не верю, – однажды призналась она Рику, словно оплакивала себя. – Я хотела бы верить, но где взять силы?» Рик понимал – прошли годы, а ее продолжали мучить воспоминания: Кристина подростком была изнасилована. Она только однажды рассказала об этом Рику и, кажется, пожалела потом: «Ты никогда не сможешь понять, что я чувствую. – Она вытащила метлу из кладовки и начала мести. – Ты не знаешь. Ты ничего не знаешь обо мне».

Припоминая ее слова, он осторожно клал старую телефонную трубку на место. Позже распорядился отключить телефон. Более того: чтобы избавить себя от искушения, нашел деревянную лестницу в амбаре и обрезал провода телефонной линии длиной в четверть мили, которые шли вдоль проселка. Потом скатал их и уложил в кузов своего грузовика. После натянул кусок провода между двух сосен и развешивал на нем одежду для просушки.

Вот такие вещи он делал. Создавал для себя новый мир. Маленький и чистый. Особо ни с кем не разговаривал. Полгода жил с крупной широкозадой женщиной. Сорокатрехлетняя разведенка, дети которой выросли и ушли из дома; у нее были смешливые глаза, и поначалу встречи с ней скрашивали его одиночество. Встретились они в гринпортских доках, где он стоял одетый в болотные сапоги и футболку. Она ела мороженое в рожке.

– Эй, Боб! – сказала она. – Или Билл, или Бифф, или как там тебя, красавца, кличут, – ты весь рыбой провонял. – Она вытерла губы салфеткой и взяла его за руку. – Я твою ручищу и наполовину не могу обхватить.

Он взглянул на нее.

– Мадам, вряд ли у нас найдутся общие темы для разговора.

Но она уже вцепилась в него обеими руками.

– Очень может быть, что найдутся.