Форт Далангез

Командующий, замечая некоторую мою неприкаянность и неуютность в среде строевых и штабных офицеров, приблизил меня, предложил обращаться друг к другу по имени и отчеству. Так теперь он называет меня Борисом Ивановичем, а я его — Николаем Николаевичем. Так и стану именовать командующего в дальнейшем в своих письмах.

Леночка, теперь уже поздний вечер. На завтра назначены новые вылеты, но до того как подняться в воздух, отправлю денщика с этим письмом на почту".

* * *

Второе письмо поручика Мейера к его невесте Ленни Фишер из города Гродно. Писано в деревне Караурган в период между 15 и 29 декабря 1915 года:

"Здравствуй, Лена!

В перерывах между разведывательными полётами продолжаю свой рассказ о нашем военном житье в Восточной Анатолии. На этот раз остановлюсь на делах штабных.

Не последнюю роль при штабе Николая Николаевича играет наш с тобой друг Дамка (Адам Ковших). Персонаж этот полон самых фантастических идей, некоторые из которых трезвомыслящий и практический Николай Николаевич охотно претворяет в реальность.

Ковших находится при штабе не просто так. Этот всемирно известный субъект — да простит меня Ковших за это имя существительное! — ищет повода совершить подвиг. Дело в том, что всех его несметных, как говорят и то же утверждает он сам, богатств не хватит на покупку орденов Российской империи. Георгиевский крест и иные награды не имеют цены. Они не продаются, а Ковшиху очень хочется заиметь парочку. Дамка — щедрый человек, но для приобретения новых наград необходимы иные качества. И вот Дамка ищет повода. Он буквально рыщет вокруг да около армейского штаба и офицерского собрания. Но как заиметь боевые ордена, не имея ровно никакого боевого опыта? Дамка — человек рисковый, но и осторожность ему не чужда. Дамка — человек верующий, то есть верит в загробную жизнь. Но и жизнь плотскую он ценит. На первом этапе своей интеграции в армейскую среду он перестал вздрагивать и приседать при звуке выстрелов и бомбовых разрывов. И это уже большой прогресс.

В открытую над ним не смеются. Напротив, выказывают всяческое уважение. Полагаю, сие показное уважение штабных связано с отношением Николая Николаевича, который всячески привечает Ковшиха. Командующий будто выжидает чего-то: знака свыше, стечения обстоятельств? В сложном механизме военных действий такая деталь, как Адам Ковших, вполне может пригодиться. Пока же Ковших принял на себя своеобразную и незавидную роль "придворного шута" при штабе Юденича. Я не верю в Бога, но верю в интуицию Николая Николаевича и уверен: Ковших ещё покажет себя. Ты же знаешь, у нас и встречают и провожают по одёжке. Но это в мирное время. А на войне иные правила. Понимаешь, тут всё по-настоящему и сразу видно кто каков. Причина: близость смерти, которая может настигнуть тебя в любую минуту. Шальная пуля, осколок шрапнели, лютый мороз, наконец. Действительно, убыль замёрзшими насмерть и обмороженными чудовищная в обоих противостоящих армиях. В настоящее время смерть от переохлаждения более вероятна, чем геройская гибель в бою. Ковшиха это категорически не устраивает, и потому он одет в тёплую шубу, гамаши и валенки.

Да, Ковших смешон. И не просто смешон. Он не боится, не стесняется казаться смешным. Это свойство его натуры является одним из проявлений воистину фантастической отваги.

Я не случайно уделил так много внимания Дамке. В своих поисках возможности для подвига он наконец добрался и до меня. Действительно, он буквально рыл, как крот, доказывая Николаю Николаевичу свою пригодность для подвига, ссылался на газетные статьи, в которых упоминался некий Леонид Однодворов. Николай Николаевич поначалу отнекивался, ссылаясь в свою очередь на то, что Леонида Однодворова не знает. Но мы-то с тобой знаем, кто таков Леонид Однодворов. А пуще того, мы с тобой знаем, сколь хорошо этот Леонид Однодворов умеет добиваться своего.

И Николай Николаевич, и я пытались объяснить Дамке, дескать, эпатажные выходки купчика — это одно, а полёты в боевой обстановке и боевая работа — это совсем другое. Всё напрасно! Не мытьём, так катаньем Дамка напросился летать со мной на одном из двух, приобретённых им же самим для Российской армии "ньюпорах".

Вкратце о "ньюпорах": это два несколько разных аэроплана. Первый, устаревшей модели, использовался ещё до войны в гражданских целях. Именно на этом аппарате мы с Ковшихом в 1914 году пытались установить мировой рекорд. Ты знаешь, чем это кончилось. Второй аппарат усовершенствованный, одноместный. Его используют как истребитель.

Подробнее о наших "ньюпорах" расскажу в следующем письме. Сейчас вестовой доставил мне из штаба новое задание. Итак, твой "Эльф" летит на разведку вражеской позиции на горе Девебойну".

* * *

Третье письмо поручика Мейера к его невесте Ленни Фишер из города Гродно. Писано в деревне Караурган в период между 15 и 29 декабря 1915 года:

"Здравия желаю, дорогая моя Еленушка!