Форт Далангез

Царствование императора Николая I, "Николаевское время" — эпоха беспросветной тяжелой солдатской жизни, суровой дисциплины, жестоких наказаний. 22 года такой службы наделяли человека опытом исключительным. С трепетом я слушал рассказы отца о практиковавшихся тогда наказаниях. Одно из них — "прогнать сквозь строй". Солдат, вооруженных ружейными шомполами, выстраивали в две шеренги, лицом друг к другу, и между шеренгами прогоняли провинившегося, которому все наносили шомпольные удары. Бывало, забивали до смерти! Рассказывал отец про те времена с эпическим спокойствием. "Строго было в наше время, не то что нынче!" — вот обычное его присловье.

Отправляясь на военную службу, отец знал только грамоту. По прошествии двадцати двух лет получил чин фельдфебеля. Воинская служба кое-чему его научила, и на двадцать третьем году службы отца допустили к офицерскому экзамену. Чтение и письмо, четыре правила арифметики, знание военных уставов, письмоводства и Закон Божий — вот и весь экзамен по тому времени. Не так уж и сложно. По результатам сданного экзамена отца произвели в прапорщики, с назначением на службу в одну из бригад пограничной стражи, в район уездного города Р. на севере Польши. Там отец приобрёл приятные и добрые знакомства с местными помещиками, бывал у них в гостях и принимал их у себя. Там он познакомился и с моей матушкой. Моя матушка происходит из мелкопоместного дворянского рода, младшая из семерых дочерей.

Моя матушка до сих пор хранит документы отца. Среди них "Указ об отставке", содержащий перечень военных действий. Там после Крымской и Венгерской компаний, о которых отец почему-то не любил рассказывать, упоминается участие отца в поражении разбойничьих шаек на юге Польши. В документах указывались даже имена предводителей шаек и названия населённых пунктов, из которых отряд отца их выбивал. Это уже о начавшемся в 1863 году польском восстании. Вот о чём отец так любил говорить, а я с напряжением слушал, ведь за польскую кампанию отец получил чин и орден. Чего я только не услышал! Как отец носился с отрядом своим по приграничному району, преследуя повстанческие банды. Как однажды залетел в прусский городок, чуть не вызвав дипломатических осложнений. Как-то раз, когда он и солдаты отряда парились в бане, а разъезды донесли о подходе конной банды "косиньеров", пограничники — кто успев надеть рубахи, кто голым, только накинув шашки и ружья, — бросились к коням и пустились в погоню за повстанцами. В ужасе шарахались в сторону случайные встречные при виде необыкновенного зрелища: бешеной скачки голых и черных (от пыли и грязи) не то людей, не то чертей. Как выкуривали из камина запрятавшегося туда мятежного ксендза.

Рассказывал отец и про другое: не раз он спасал поляков-повстанцев — зеленую молодежь. Надо сказать, отец был исполнительным служакой, человеком крутым и горячим и вместе с тем необыкновенно добрым. В плен попадало тогда много молодежи — студентов, гимназистов. Отсылка в высшие инстанции этих пленных, "пойманных с оружием в руках", грозила кому ссылкой, кому и чем-либо похуже. Тем более что непосредственным начальником отца был некий майор Клюге — самовластный и жестокий немец. Опасаясь его решений, отец на свой риск и страх, при молчаливом одобрении сотни (никто не донес), приказывал, бывало, "всыпать мальчишкам по десятку розог" — больше для формы — и отпускал их на все четыре стороны.

Мне не забыть никогда эпизода, случившегося лет через пятнадцать после восстания. Мне было тогда лет шесть-семь. Отцу пришлось ехать в город L зимой в санях. Я упросил его взять меня с собой. На одной из промежуточных станций остановились в придорожной корчме. Сидел там за столом какой-то высокий плотный человек в медвежьей шубе. Он долго и пристально поглядывал в нашу сторону и вдруг бросился к отцу и стал его обнимать. Оказалось, бывший повстанец — один из отцовских "крестников".

Вообще отец говорил по-простонародному, образно. Короткие фразы сдабривал крепким словцом. Одним словом, стиль его речей был отнюдь не салонный, но мне он нравился своей искренностью и ясностью.

В 1869 году отец вышел в отставку с чином майора.

Когда происходила Русско-турецкая война 1877–1878 годов, отцу шел уже 70-й год. Он, заметно для окружающих, заскучал. Становился все более молчаливым, угрюмым, не находил себе места. Наконец, втайне от жены, подал прошение о поступлении вновь на действительную службу. Мы об этом узнали, когда продолжительное время спустя начальник гарнизона прислал на наш домашний адрес отношение: майору Минбашибекову отправиться в крепость Новогеорги-евск для формирования запасного батальона, с которым ему надлежало отправиться на театр войны. За этим последовали слёзы и упрёки матери, оказавшиеся напрасными — война кончилась.