В конце концов, я почему-то прекратил свои попытки проснуться. Не то, чтобы я что-то решил или же смирился… Нет, это было что-то другое, что-то похожее на увлеченность сюжетом, когда чувствуешь себя частью действия, происходящего на экране. А при этом попытки проснуться были скорее схожи с тем, когда себя уговариваешь, дескать, действие фильма – это только игра, а герои – никакие не герои, а всего лишь актеры. А затем что-то произошло. Я не помню, что именно. Помню только, что я свалился с кресла, и через какое-то время, вроде бы надо мною склонился Джефф и Арон, и последний лупил меня наотмашь по щекам, а Джефф все приговаривал, что надо бы принести воды.
Когда я открыл глаза, Арон вытаращился и спросил:
– Ты живой?
– Нет, блин… – огрызнулся я, – Дохлее фараоновой мумии.
– Что с тобой было?
– Не знаю… сначала что-то странное с музыкой в наушниках, а потом меня будто вырубило… сам не знаю, что именно.
– С музыкой? – удивился Джефф, – А что с ней не так?
– Я дослушивал уже Pink Floyd, когда вдруг какой-то шум, и слова разрозненные пошли, типа: «Текстолит, зимовье, Кандагар…» не помню всего.
– Интересно. Давай-ка глянем!
Он уселся за мой стол.
– Так… – он открыл проигрыватель, который все еще висел на экране. – Ты «Animals» слушал?
– Нет, «The dark side of the moon»
– Странно… а тут «Animals» почему-то. А на какой композиции слова пошли, помнишь?
– Да, почти сразу, как “Us and them” началось.
– Понял, понял… – он стал щелкать мышкой, – Ага, вот…
Он стал слушать, прикрыв глаза. Через минуту он снял наушники:
– Нет там ничего. Музыка и все… Ты уверен, что все это слышал? – спросил он.
– Да, слышал, – твердо ответил я, – но если меня кто-то накачал ЛСД, то галлюцинации могут быть практически неотличимы от реальности. Так что ручаться я не могу.
– Кому бы это понадобилось накачивать тебя? – огрызнулся Джефф.– Тоже мне – шишка великая!
– Не знаю, – ответил я, – Значит, тогда – и вправду слышал.
– Ладно, давайте работать.– Джефф махнул рукой и отправился к себе. Затем он обернулся и сказал:
– Я сообщу куратору, пусть тебя потом к доктору сводит. Так надо.
Я ничего не ответил, и снова сел за стол. Меня немного трясло, но одновременно было любопытно, что все-таки это было? Я не торопясь надел наушники, и запустил на сей раз «Animals». Все было нормально, но где-то почти сразу как началась композиция «Pigs», я услышал скрип, словно бы открывали дверь, а затем я снова услышал четкий голос:
– Еще раз про слова в наушниках вякнешь кому-то – ребра переломаю!
А затем, сквозь музыку стал пробиваться белый шум. Минуты через две или меньше, белый шум стал стихать, и снова, словно водяные знаки, стали постепенно различаться слова:
– ..до трех всем собраться… двенадцатый горизонт… Эверест … затопление…свинг… Кассандра… энзимы…
Я сорвал наушники. Сердце билось очень сильно. И я вдруг отметил, что слова раздаются вовсе не в них, а прямо у меня в голове:
– Терраса…начальникам отделов провести тесты… популяция морской черепахи… швея – мотористка… сыпучий конгломерат… бульдозер…
Все снова поплыло перед глазами, и на этот раз я уже отключился без сновидений. Или, я их просто не запомнил. Очнулся я уже в лазарете. Побаливала голова. Я, оказывается, стукнулся обо что-то, когда падал. При этом обнаружили, что я в отключке лишь по окончании вахты. Рядом со мной сидел Бени. Он, похоже, был немного испуган.
– Ой, ты очнулся! Здорово! Ты как?
– Голова немного болит, а так – вроде ничего.
– Не вставай! Я доктора позову. – Он вскочил и выбежал из палаты.
Через минуту вошел доктор. Он был спокоен и деловит. Сел подле меня, и молча надел мне на правую руку манжету тонометра. Все также, не говоря ни слова, он измерил давление и пульс, после – достал термометр и сунул мне в рот. Когда термометр запищал, доктор, прищурившись, взглянул на показания и сунул термометр в нагрудный карман. После, как и положено, он велел открыть рот и сказать: «А-а-а-а!», а затем, сделав пометки, позвал медсестру:
– Анализ крови по двенадцати и мочу – немедленно.
Сестра кивнула и доктор удалился. Взяв все анализы, ушла и медсестра, оставив меня наедине с Бени.
– Слушай! – схватил он меня за руку, – Ты откуда так хорошо арамейский знаешь?
– Чего? – Я немного насторожился. Было похоже, что теперь и с Бени происходит что-то не то.
– Ну, я пока тут сидел, ты в отключке был, и разговаривал, словно во сне, но по-арамейски! И так правильно! Прямо как наш профессор на факультативном курсе.
– Не знаю я никакого арамейского… – ответил я, и поежился: этого еще не хватало!
– Нет, но так здорово говорил, словно пророк какой-то древний!
– А что говорил?
– Я не понял до конца. Не все слова мне были понятны. Что-то о том, как правильно концентрироваться с тем, чтобы что-то произошло. Что именно – я не понял: очень много непонятных слов было, возможно, это вообще что-то из древней магии или алхимии.
– Ну да! – я, признаться, не поверил, но Бени был явно не из тех, кто «за соврать – дорого не возьмет». Тем более, находясь у постели приятеля, который только что был без сознания.