То, что это иностранец, было так же очевидно, как и то, что сивый, болезненного вида мерин, вытягивающий со двора груженую подводу, только что обделал всю проезжую часть. То ли от долгого стояния на одном месте, то ли просто по причине возрастного недомогания, но навозная куча получилась такого размера, что было даже странно, как в одном животном могло уместиться столько говна. Если бы не «черный петух», как мысленно окрестил гостя дядя Прохор, то эта куча наверняка послужила бы достойным поводом для вечерних пересудов. А так дядя Прохор только ойкнул, когда незнакомец со всего маха влетел своими лакированными ботфортами в эту мерзко чавкнувшую жижу. К вящему удивлению всех присутствующих, незнакомец, слегка поскользнувшись на навозе, тем не менее даже бровью не повел.
«Не-е, не хранцуз, – задумчиво почесал затылок дядя Прохор, – голландец небось, ядри их в дышло! Точно он, еретик!» – почему-то обрадовался он, как будто встретил старого знакомого.
Что такое «еретик», дядя Прохор не знал. Он позаимствовал это слово от своего фельдфебеля, когда, еще будучи о двух ногах, служил на далеком Балтийском море. Но более удивительным оказалось то, что незнакомец, по всей видимости, был на постоялом дворе не в первый раз, хотя дядя Прохор как сторожил его что-то не припоминал.
Как бы там ни было, а гость уверенным шагом, не обращая ни малейшего внимания на лужи и грязь и даже с явным удовольствием шлепая по ним, направился прямехонько к тому самому флигелю, из которого всего-то с четверть часа назад съехали лейб-гвардейцы с раненым.
«Опа! – вдруг пронеслось в мозгу дяди Прохора. Будучи калекой, он в отличие от других на работе не надрывался и потому сохранил еще проблески былой сообразительности. – Никак за покойным дохтуром…» – смекнул дядя Прохор.