Они ехали рядом.
— Я подумаю, как тебя убедить, — проговорила она через некоторое время, — как убедить тебя, что возможно все. Если только я смогу принести жертву…
И тогда он посмотрел на нее и увидел, что они остригли ей волосы, а ниже щетины, оставшейся на их месте, срезали плоть с лица. Теперь она была совсем голая. И красивая. Ее глаза наполняли его влагой.
Так они ехали над пылью, в которой писали свою собственную легенду.
В тот вечер, когда по распоряжению доктора Килвиннинга состригли волосы мисс Тревельян, горничная Бетти была вся в слезах.
— До чего же красивые! — воскликнула она. — Я их обязательно сохраню, набью себе маленькую подушечку.
— Бетти, это отвратительно, — сказала миссис Боннер.
Однако волосы оставить позволила, потому что была тронута и потому что больше не чувствовала себя вправе запрещать другим людям удовлетворять свои желания.
Когда убрали портновские ножницы, оскверненная голова Лоры Тревельян откинулась на подушки. Она лежала с закрытыми глазами, как часто делала теперь, и доктор Килвиннинг мерил ей пульс, тем самым заполняя неловкую паузу и не давая болтать невеждам.
Из наблюдавших за стрижкой больше всех был потрясен мистер Боннер, которому никогда не доводилось видеть женщин без волос. Вскоре он тихонечко вышел из комнаты племянницы, справедливо заключив, что его отсутствия все равно никто не заметит.
Когда наконец его супруга спустилась с доктором Килвиннингом, он околачивался у подножия лестницы, точнее, возле чулана, словно был незваным гостем в собственном доме. Доктор устремился к выходу с предельной скоростью, которую могли развить его лакированные ботинки.
Однако эти упитанные старики, помудревшие за последние несколько дней, так от него зависели! Довольно заурядная пожилая женщина чуть ли не хватала его за руки. Увы, статус модного доктора не мог защитить от множества неприятных несуразностей. Во всяком случае, высокие гонорары сподвигали отдельных личностей к излишней навязчивости.
— Скажите, доктор, ведь это не заразно? — спрашивала миссис Боннер.
— Выступая в суде, миссис Боннер, я бы в этом не поклялся, однако почему бы не принять меры для защиты от инфекции?
Доктор Килвиннинг, чьи упругие икры милосердно донесли его до подножия лестницы, столкнулся с мистером Боннером, и они кивнули друг другу, словно только что встретились.
Мистер Боннер доктора Килвиннинга терпеть не мог. Он готов был разбить ему нос.
— О боже, если это заразно, — запричитала миссис Боннер, — тогда и малышка в опасности!
— Я такого не говорил. В самом деле, навряд ли. — Доктор Килвиннинг рассмеялся. — Однако воля Божья, знаете ли, не имеет привычки считаться с мнениями докторов.
— Значит, — проговорил мистер Боннер, не в силах более сдерживаться, — дело нечисто! Если один доктор получает гонорар, который другим и не снился, то должен составить мнение, кое обязан уважать сам Всевышний. Если это кощунство, доктор Килвиннинг, то я не виноват. Вы меня просто вынудили!
Миссис Боннер пришла в ужас. Доктор Килвиннинг облизнул довольно полные губы, так восхищавшие женщин, и показал ровные белые зубы.
Он отчеканил:
— Не стоит винить в своих грехах меня, мистер Боннер.
Парадная дверь стукнула.
— По крайней мере, он ушел, — заметил торговец.
— И вряд ли теперь вернется. О боже, мистер Боннер, посмотрите, что вы натворили! Да еще малышка может расхвораться… И все же я до сих пор считаю, что это обычная мозговая лихорадка, если можно назвать обычным недуг, от которого умирают. И часто!
Миссис Боннер оставалась безутешной.
Она постоянно мыла руки, но никак не могла очиститься от всех своих грехов. Она заставила Бетти расхаживать по дому с раскаленным совком, на котором чадила смесь селитры и купороса — якобы самое действенное средство от инфекций, рекомендованное кем-то из знакомых миссис Боннер. От совка поднимался таинственный вонючий дымок, и домочадцы чувствовали себя еще более несчастными.
Кроме, пожалуй, малышки Мерси. Ее мир оставался материальным, когда не таял во снах. Особенно ей нравилась игра Бетти с дымом, который девочка пыталась ловить. Она любила голубей. Она любила шарики для игры в солитер. Если она и любила свою мать меньше, чем все это, то лишь потому, что в последнее время совсем ее не видела.
Вместо матери стала приходить бабушка.
Поначалу миссис Боннер возложила на себя заботы о ребенке Лоры, вероятно, в качестве искупления, однако вскоре преисполнилась энтузиазма. Разумеется, прежде чем приступать к своим обязанностям, она как следует дезинфицировалась. Она снимала кольца, дрожа в предвкушении, пока ее нетерпеливые юбки шуршали по коридорам, и с упоением вдыхала сладкий запах чистоты, прижимаясь носом к затылку ребенка. Пожилая женщина буквально пьянела от поцелуев, хотя этот тайный порок навевал на нее смешанные чувства, потому что заставлял вспоминать о собственном ребенке, живом, но таком далеком в своем замужестве, и о нескольких других, умерших в младенчестве.