Читаем Фостер полностью

Глашатаи империализма во все горло кричали, что в Соединенных Штатах возник «новый капитализм», свободный от циклических кризисов, и что отныне американская экономика будет быстро развиваться по восходящей спирали. Они умалчивали о планах американского империализма подчинить своему влиянию весь мир, об оккупации ряда центрально-американских и карибских республик американскими войсками, о подавлении освободительного движения на Филиппинах, о потогонной системе на американских заводах, о дискриминации негров в США, об отсутствии в этой стране социального законодательства, охраняющего права рабочих, о беспросветной нужде сезонных рабочих и мелких фермеров, об огромных прибылях банков и монополий, о сверхэксплуатации негров и рабочих иностранного происхождения.

В 1920 году 13 миллионов лиц иностранного происхождения и 30 миллионов человек, родители которых были лицами иностранного происхождения, пишут Бойер и Морейс в книге «Нерассказанная история рабочего движения», выполняли самую тяжелую и плохо оплачиваемую работу в стране, особенно в угольной, сталелитейной, швейной, горнорудной промышленности, в строительстве, в торговле, на флоте и во всех отраслях обрабатывающей промышленности. И тем не менее миллионы коренных американцев считали их потенциальными шпионами, бомбометателями и саботажниками. Итальянцам, испанцам и всем смуглым выходцам из Южной Европы были даны презрительные клички. Поляков называли полячишками, немцев, голландцев и выходцев из скандинавских стран — квадратноголовыми, мексиканцев — мазницей, итальянцев — даго — бандюгами, всех иммигрантов-рабочих — болванами и олухами. Это было более чем странно, ибо каждый в Соединенных Штатах, если не считать индейцев, сам был либо иммигрантом, либо потомком иммигранта.

Так же как и негры, лица иностранного происхождения были, с одной стороны, лишены элементарных жизненных удобств, а с другой — их же презирали за то, что они этих удобств не имеют. В их жилищах не было водопровода, а их упрекали в том, что они не хотят купаться. Они были вынуждены жить в мрачных и полуразрушенных домах, а их обвиняли в беспомощности и неопрятности. Их лишали права голоса, а обвиняли в отсутствии интереса к общественным делам. Их заставляли жить в гетто, а в то же время упрекали в обособленности и сознательном антиамериканизме.

Поскольку большинство из них было простыми рабочими, утверждали, что у них отсутствуют умственные способности.

В течение многих лет канава считалась самым подходящим местом пребывания для ирландцев. Их не представляли иначе как за работой с лопатой в руках. Так же стали относиться впоследствии и к итальянцам.

А как обстояло дело с затуханием классовой борьбы в годы «просперити»? Капиталисты продолжали выжимать из своих рабочих семь потов, стремясь при этом снизить зарплату, лишить тех немногих прав, которые уже удалось отвоевать. Естественно, рабочие сопротивлялись.

В этой борьбе видное место занимала Лига профсоюзной пропаганды, руководимая Фостером.

На автомобильных заводах, железнодорожном транспорте, в торговом флоте, резиновой, сталелитейной, угольной, мясоконсервной, текстильной промышленности, среди механиков, печатников, швейников велась пропаганда за производственные профсоюзы, против расовой дискриминации. Члены лиги требовали ликвидации соперничающих между собой мелких цеховых организаций, разоблачали предателей интересов рабочих, гангстеризм и бюрократизм руководителей АФТ.

Лига, в рядах которой плодотворно сотрудничали коммунисты и синдикалисты, осуждавшие продажную политику руководства АФТ, в 20-х годах руководила многими крупными забастовками. Лига была в то время оплотом боевых профсоюзных активистов. Десятки тысяч рабочих сплачивались вокруг нее, считая, что только лига может обеспечить им крайне необходимое повышение заработной платы, помочь в борьбе не только против предпринимателей, но и против гангстеров, наемников, полиции, которые пытались сорвать их борьбу за улучшение условий труда, поднимая хорошо известный крик: «Красные!»

В январе 1926 года в Пассейке (штат Нью-Джерси) объявили забастовку свыше 5 тысяч текстильщиков. Забастовка продолжалась 13 месяцев при активном участии лиги. Предприниматели потерпели поражение. Они вынуждены были отказаться от снижения заработной платы и признать право рабочих на профсоюзную деятельность.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее