Фотоаппарат

Сжимая в руках пухлый конверт, я предложил помочь разгрузить вещи, и мы втроем скептически уставились на багажник. Стройные ряды сумок и чемоданов перемежались разношерстной мелочью, заполнившей пустоты: ракетками, видеокамерой, игрой джоари. Держась в сторонке, я высматривал какую-нибудь легкую, желательно объемную, вещь, одеяло, например — его обычно выгодно носить; наконец, осторожно сдвинув тяжелый чемодан, я притянул к себе потертый синий кожаный мешок для гольфа, в котором лежало несколько клюшек разного фасона. Взвалив мешок на плечи, я зашагал мимо кустов боярышника к дому. Уве, покачиваясь, шел впереди, в каждой руке он нес по тяжеленному, огромных размеров чемодану, внутри лежали, надо думать, книги (наверное, он летом перечитывал «Семью Тибо»), а Инге с большим тряпочным мешком и парочкой журналов семенила возле меня, запрокинув голову к залитому солнцем фасаду. До чего здесь солнечно, сказала она, а нам не повезло. Где же вы были? спросил я, приостанавливаясь, чтобы дать ей первой пройти в подъезд. В Зуте, сказала она. В Зуте? сказал я. В Зуте, сказала она, вы знаете эти места? В Кнокке-ле-Зуте? сказал я. Поразительно. Дрешеры провели отпуск в Кнокке-ле-Зуте (оттуда-то они и возвращались), в большом доме с бассейном рядом с молом. Когда-то их возил по побережью друг, один фламандский политик, сказал Уве, и с тех пор они ежегодно возвращаются в Бельгию — так по душе пришлись им местные увеселения: талассотерапия в Ля Резерв, прогулки, гольф и теннис. Этим летом, когда, к несчастью, беспрерывно шли дожди, продолжал Уве, тяжело дыша — он остановился вынуть письма из ящика — этим летом они, надев свитера и непромокаемые ветровки, путешествовали по воде, а один раз по каналам добрались даже до самого Брюгге. Иногда лодку приходилось тащить на веревке. Незабываемые путешествия, сказал он и опять пошел вперед — теперь он поднимался вверх по лестнице, — они нисколько не жалеют, что поехали, они там жили очень уединенно в компании депутата европарламента из Португалии и его супруги (да, это, наверное, здорово, сказал я). Подойдя к двери, Уве грохнул чемоданы на пол — жест был, скорее, усилен, чем смягчен — и снова пошел вниз, к машине, за багажом. Инге в это время вошла в квартиру и поставила свой мешок у двери. Она прошла в кабинет Уве, я за ней, и мы задумчиво обошли комнату кругом. Потом Инге решила выйти на балкон, и я, чтобы опередить события, негромко рассказал о том, как всходы маргариток перегрелись, не вынесли подобного несчастья и, к сожалению, умерли. Ее, по-видимому, это известие не сильно взволновало — память семян почтили сочувствующим кивком и движением пальца, мечтательно скользнувшего по высохшей земле. Я замер рядом с ней и искоса, слегка смущаясь, ее рассматривал (она сама украдкой на меня поглядывала). Поправив мешок для гольфа на спине, я облокотился о перила, и мы стояли так, плечо к плечу, и прядь ее волос, колеблемая легким ветром, касалась моего лица.

Вот Уве — мы смотрели на него с балкона — вынул из багажника два оставшихся чемодана, запер машину и пошел вдоль кустов боярышника к дому. Почувствовав, должно быть, наши взгляды, он поднял голову, заметил нас, стоявших бок о бок на третьем этаже, и неуклюже дернул подбородком — обе руки у него были заняты. Я приветствовал его движением ладони — так принято отвечать с балконов на ликование толпы. Прошло немного времени — меньше, чем можно было ожидать (вот не подумал бы, что он так быстро пройдет два этажа с двумя огромными чемоданами), и Уве присоединился к нам; держа руку в кармане, задыхаясь, глядя спокойно, пристально и мрачно, он встал рядом с Инге на балконе и легонько обхватил ее за талию. Затем мы во главе с Уве перешли в гостиную, минуя по дороге растения, оставленные мне на лето: я с удовольствием отметил, что юкка провела каникулы превосходно, Инге, наверное, тоже так показалось — она погладила стебель, пробормотав по-немецки какую-то дурацкую нежность. Мы разместились в гостиной (я снял с себя мешок для гольфа и бережно прислонил к стене, вот так, чтобы он не рухнул). Инге, усевшись рядом на диване, одернула подол и улыбнулась. Было похоже, что она счастлива вновь очутиться дома, среди своих растений; она обвела комнату взглядом дамы, принимающей гостей, и проговорила, что, к несчастью, не может предложить нам выпить, потому что только вошла, но тут же приставила палец к виску, задумалась и вспомнила, что в холодильнике, наверное, еще стоит бутылка. Сейчас принесу, вставая, весело сказала Инге. Нет! Нет, вскричал я и схватил ее за локоть, чтобы помешать уйти. Но тотчас же опомнился, отпустил локоть и сказал, что нет, не стоит открывать бутылку, мне пить не хочется (я сообразил, что в холодильнике остался горшок с папоротником).