Фотофиниш. Свет гаснет

Зрители шепотом выразили свое согласие. Но Руперт не упал в обморок. Он резко выпрямился, посмотрел в пустоту и внезапно высвободил руку.

– Дамы и господа, – громко произнес он.

Мистер Реес принялся хлопать, к нему присоединились остальные зрители.

– Перестаньте! – крикнул Бартоломью.

Все перестали хлопать. И тогда он произнес свой монолог под занавес:

– Полагаю, я должен вас поблагодарить. Вы подарили свои аплодисменты Голосу. Это чудесный Голос, оскорбленный той чушью, которую ему пришлось петь сегодня. Ответственность за это лежит на мне. Мне следовало отказаться с самого начала, когда я понял… когда я впервые понял… когда я осознал…

Он слегка покачнулся и поднес руку ко лбу.

– Когда я осознал, – повторил он. А потом и в самом деле потерял сознание.

Занавес закрылся.

III

Мистер Реес отреагировал на катастрофу со знанием дела. Он встал, повернулся к гостям и сказал, что Руперт Бартоломью неважно себя чувствовал на протяжении нескольких дней, и несомненно, напряженная подготовка к спектаклю подорвала его силы. Он, мистер Реес, знает, что все отнесутся к этому с пониманием; он попросил зрителей собраться в гостиной. Обед подадут, как только артисты смогут к ним присоединиться.

Гости покинули салон, а мистер Реес в сопровождении синьора Латтьенцо отправился за кулисы.

Проходя через холл, гости стали лучше понимать, что происходит снаружи: первым делом до них донеслись звуки непогоды – порывы сильного ветра, налетавшего через нерегулярные промежутки времени, дождь, а на заднем плане был слышен смутный плеск высоких волн; надвигалась сильная буря. Те из гостей, кому предстояло возвращаться в ночи на катере, автобусе и машинах, обменялись взглядами. Одна гостья, стоявшая у окна, раздвинула шторы и выглянула в окно; стекла были залиты дождем, барабанящим в окна. Она отпустила шторы, и на лице ее отразилась тревога. Сердечный мужской голос громко произнес:

– Не о чем беспокоиться. С ней все будет в порядке.

В гостиной вновь подавали шампанское и, по просьбе некоторых, более крепкие напитки. Начали входить артисты в сопровождении Хэнли, который оживленно переходил от одного гостя к другому.

– Занят своим делом, – заметил Аллейн, наблюдая за ним.

– Непростая у него задача, – сказала Трой и добавила: – Я хотела бы знать, как себя чувствует этот мальчик.

– Я тоже.

– Как думаешь, мы можем что-нибудь сделать?

– Давай спросим.

Хэнли увидел их, сверкнул обворожительной улыбкой и подошел.

– Мы пойдем в столовую прямо сейчас, – сказал он. – Мадам просит не ждать ее.

– Как Руперт?

– Бедняжка! Так жаль, правда? Все ведь прошло так хорошо. Он в своей комнате. Прилег, но чувствует себя вполне нормально. Просил его не беспокоить. С ним все будет в порядке, – бодро повторил Хэнли. – Нервное переутомление в чистом виде. А вот и гонг. Пожалуйста, подайте пример другим гостям. Большое вам спасибо.

Все снова прошли через холл. У самого входа, полуприкрытый объемистой скульптурой беременной женщины, чей хитрый эльфийский взгляд словно намекал на тайное свидание, незаметно стоял человек в штормовке, с которой лилась вода: это был рулевой Лес. Хэнли подошел к нему.

Мебель в столовой переставили: теперь к большому столу добавили два дополнительных по бокам, и получилась буква Е без средней палочки. Три центральных места за главным столом предназначались для Соммиты, хозяина дома и Руперта Бартоломью, но все они стояли незанятыми. У каждого прибора стояли карточки с именами, и Аллейны вновь оказались среди важных персон. На этот раз Трой посадили по правую руку от мистера Рееса, а справа от нее сидел синьор Латтьенцо. Аллейн сидел рядом с пустым стулом Соммиты, а слева от него усадили жену дирижера Новозеландской филармонии.

– Это восхитительно! – воскликнул синьор Латтьенцо.

– Да, в самом деле, – кивнула Трой, не в настроении шутить.

– Это я все устроил.

– Что вы сделали?

– Я переставил карточки. Вас хотели посадить рядом с новозеландским maestro, а меня – рядом с его женой. Она будет в восторге от компании вашего мужа и не станет обращать никакого внимания на собственного. Он будет в меньшем восторге, но тут уж ничего не поделаешь.

– Ну и нахальство, – фыркнула Трой. – Должна сказать…

– Я, как вы, британцы, выражаетесь, урвал себе самый лакомый кусок? Кстати, мне очень нужно подкрепиться. Это был весьма болезненный провал, не так ли?

– С ним все в порядке? Я, конечно, не знаю, что тут можно сделать, но с ним есть кто-нибудь?

– Я его видел.

– Правда?

– Я сказал ему, что он поступил мужественно и честно. Я также признался, что в опере был блестящий момент – в дуэте, когда мы с вами обменялись взглядами. Он переписал его после того, как я смотрел партитуру.

– Это ему наверняка помогло.

– Думаю да, немного.

– Вчера он довольно сильно нас встревожил, когда доверился нам, особенно Рори. Как вы думаете, может быть, Руперт хочется увидеться с ним?

– Надеюсь, сейчас он спит. Некий доктор Кармайкл осмотрел его, а я дал ему таблетку. Я как раз страдаю от бессонницы.

– А она спустится, вы не знаете?