Фотофиниш. Свет гаснет

— Боюсь, у меня для тебя тревожные новости. Ты ведь знаешь, что сэр Дугал неожиданно умер вчера вечером?

— Да, сэр.

— Мы пытались решить, что делать дальше: продолжать, взяв кого-нибудь другого на его роль, или закрыть театр на неделю и порепетировать, а потом открыться с какой-нибудь старой постановкой. Мы почти решили остановиться на втором варианте, и в этом случае нужно будет выбрать пьесу. Есть признаки того, что снова становится популярной утонченная романтическая драма. Кристофер Фрай[131], например. Твое ближайшее будущее зависит от нашего выбора, который мы сделаем сегодня вечером. Поступило одно предложение; это пьеса, которую мы много лет назад использовали для торжественного открытия этого театра. Там мало актеров, и один из персонажей — мальчик. Пьесу написал я. Если мы выберем ее, то предложим тебе прослушаться на роль. Твой герой умирает в конце первого акта, но эта роль очень важна в пьесе.

— А я смогу ее сыграть? — спросил Уильям.

— Я думаю, да. Но мы, конечно, устроим тебе пробы. Ты ведь можешь не подойти.

— Конечно.

— Твой герой — Хемнет Шекспир, сын Уильяма Шекспира. Я решил, что стоит рассказать тебе о том, что мы думаем. Ты ведь разумный парень.

— Ну, — с сомнением сказал Уильям, — надеюсь, что да.

— Обед! — позвала Эмили.

Перегрин нашел рядом со своим прибором лист бумаги, на котором ее почерком был написан актерский состав для пьесы «Перчатка» авторства Перегрина Джея. Он взглянул на жену.

— Поразительно, — сказал он. — Нас с тобой посетила одна и та же мысль. Спасибо тебе, дорогая.

— Тебе нравится эта идея? Или ты уже перерос свою пьесу?

— Мы сейчас в таком состоянии, что я не знаю, что думать. Я ее перечитывал, и, кажется, она мне по-прежнему нравится.

— Ведь не имеет значения, что она шла в «Дельфине» тогда, когда произошел тот, другой неприятный случай?

— Об этом знаем лишь ты, я, Джереми и Уинти. Пьеса шла долго, а это единственное, что принимает в расчет администрация.

— Да.

Перегрин взглянул на ее записи.

— Мэгги — Смуглая Дама. Да. Шекспир — Саймон Мортен? Ты так считаешь?

— Да. У него горячий и легко возбудимый нрав и есть чувство юмора. А в парике Шекспира он будет выглядеть просто чудесно.

— Лучше, чем Баррабелл?

— Думаю, да, но ведь мне не нравится Баррабелл. Хоть я и мало с ним общалась.

— Боюсь, он стал бы жертвой собственного прекрасного голоса. Он не делает этого в роли Банко, но роль самого барда с берегов Эйвона — это для него чересчур. Он бы еще петь начал.

— Он подлый человек.

— Да.

— Отгадайте загадку! — закричал Робин.

— Я не умею отгадывать загадки, — с сомнением сказал Уильям.

— Послушай, — начал Криспин.

— Тихо, Криспин. Мы с мамой разговариваем. Кому положить еще мяса? Тогда убирайте тарелки и скажите Дорин, что мы готовы попробовать ее прекрасный пудинг.

— Дорин! Пудинг! — закричал Робин.

— А вот это очень грубо, — сказала Эмили. — Криспин, поди в кухню и попроси ее как полагается. И если она не швырнет в тебя кастрюлей, то только потому, что манеры у нее гораздо лучше, чем у нас. Честное слово, Перри, я иногда думаю: кто вообще воспитал этих мальчишек?

— Уильям, ты можешь просмотреть эту роль, и я послушаю, как ты ее читаешь, перед уходом в театр.

— Да, сэр.

— Ты можешь почитать в моем кабинете. Мальчикам туда нельзя.

И после обеда Уильям примерно час читал первый акт. В пьесе были куски, которые он не понимал, а в некоторых отлично понимал слова, но ему казалось, что они несут в себе не тот смысл, который им обычно приписывают. Но роль мальчика, Хемнета, была довольно простой: он болел, был одинок, а его мать была слишком поглощена личными обидами и лишь отчужденно ухаживала за ним; отец же был чудесным звездным созданием, он появлялся и уходил, его обожали и поносили.

Уильям начал читать роль вслух, пробуя произносить слова то так, то эдак, пока не нашел правильную или почти правильную интонацию.

Перегрин вошел так тихо, что Уильям его не услышал. Он сел и стал слушать высокий голос. Через некоторое время он открыл текст пьесы и начал подавать реплики. Уильям взглянул на него, вернулся к своей задаче, и они дочитали акт вместе.

— Что ж, — сказал Перегрин, — начало хорошее. Сейчас три часа. Давай поднимемся в детскую и посмотрим, чем занимаются остальные.

В детской Робин играл с Эмили в поезд, а Криспин, не обращая никакого внимания на шум, сидел, глубоко погрузившись в чтение. Книга была о пьесе «Макбет» и ее постановках на протяжении последних четырех веков. Была в ней и Глава, посвященная суевериям.

— Вы ведь не будете продолжать играть эту пьесу? — спросил Криспин.

— Нет, — ответил его отец. — Искушение велико, но, думаю, не будем.

— Почему искушение велико?

— Я считаю, что Гастон будет очень интересно смотреться в роли Макбета.

— Правда?

— Но это очень рискованно.

— А!

Зазвонил телефон.

— Я отвечу, мама. Можно? — спросил Робин.

— Только если будешь говорить вежливо.

— Конечно.

Он выбежал из комнаты, оставив дверь открытой. Все ждали, что он скажет.