Фотофиниш. Свет гаснет

— Смит. Он провел сегодняшний день у нас дома. Они с Робином ровесники, и отлично поладили, играя с электропоездом. Этот солдатик был пассажиром, которого забрали с поезда в Кру. Он сказал, что ранен, но должен быть в театре к семи. Я прямо-таки вздрогнул: он весь черный и с похожим на клеймор мечом — совсем как сэр Дугал. Только они называли его Сирсом. Поразительно, как иногда ведут себя дети, понимаете? Уильям не знал, что произошло в театре, но он догадался, что сэр Дугал мертв. Робин не знал или не был уверен насчет обезглавливания, хотя и очень расстроился, когда все это случилось. Я это понял, но он не задавал никаких вопросов, а тут устроил из этого игру.

— Поразительно, — сказал Аллейн. — Могу я взглянуть на крестоносца?

Перегрин протянул ему фигурку.

— Это мог бы быть сэр Дугал, или Баррабелл, или Сирс, или кто угодно, — сказал он. — Для Саймона Мортена он недостаточно высок. И в шлеме с забралом, конечно.

— На нем не было забрала. И в любом случае…

— Нет. В любом случае все это лишь случайное совпадение. Уильям выудил его из целой коробки потрепанных крестоносцев.

— И назвал его как? Сирсом?

— Не совсем. То есть он стал Сирсом. Они забрали его в Кру. До этого Уильям сам был Сирсом, когда позвонил на станцию и попросил, чтобы поезд сделал экстренную остановку. Он сказал… Черт, что же он тогда сказал? Что он ранен и должен быть в «Дельфине» к семи часам. Именно тогда Уильям достал эту штуку из коробки и посадил в поезд. Это была настоящая неразбериха. Они гудели, свистели, кричали и меняли сюжет. Уильям все время задыхался и ловил ртом воздух.

— Задыхался? Как будто он бежал? — спросил Аллейн.

— Да, вроде того. Кажется, он сказал что-то насчет попыток не дышать так. Не уверен. Он сказал, что это астма, но Сирс не выдает себя, потому что он актер. Однако в одном я уверен.

— И в чем же?

— Они избавились от всех чувств, которые испытывали по поводу этого события, превратив всё в игру.

— Мне кажется, это добротная психология, — сказал Аллейн. — Но я ведь не психолог. Однако я понимаю, почему Робин назвал эту штуку Сирсом.

— Почему?

— Он ведь был в театре. Он видел, как настоящий Сирс выносит голову. Ассоциация образов.

— Кажется, я понимаю, о чем вы, — неуверенно сказал Перегрин. — Ну что ж, надо мне идти в кабинет и попросить, чтобы напечатали объявление о прослушивании. А вы чем займетесь?

— Будем доводить дело до конца.

— Удачи вам, — сказал Перегрин.

Он спрыгнул в оркестровую яму и пошел через зал по центральному проходу. Двери открылись и закрылись за ним.

Аллейн просмотрел свои записи. Есть ли связь, спросил он себя. Имеет ли автор этих гадких шуток какое-то отношение к обезглавливанию явно безобидного звездного актера, или он действовал, потакая своим собственным ужасным склонностям? Кто он? Брюс Баррабелл? Почему его коллеги-актеры и Перегрин Джей так уверены, что он и есть шутник? Просто потому, что он им не нравится, и потому что он кажется единственным человеком, способным на такие мрачные шутки? Но зачем ему было это делать? Надо бы мне выстрелить наудачу и попытаться это выяснить. Он заглянул в свои записи. «Красное Братство». Хм. Дурацкое маленькое общество, но они есть в списках, а значит и он, так что вперед.

Он пошел в коридор, где располагались гримерные, и дошел до той, которую делили Баррабелл и Мортен. Он остановился и прислушался. Ни звука. Он постучал, и прекрасный голос ответил: «Войдите».

Брюс Баррабелл сидел перед зеркалом. Включенный свет придавал неоправданную яркость тусклой и пустой комнате. Весь грим был сложен в старую коробку из-под сигар, перетянутую двумя резинками и уложенную в чемодан. Использованные полотенца для грима аккуратно скатаны и уложены в бумажный пакет, халат тускло-красного цвета уложен на дно того же чемодана с наклейками на русском языке. Поверх вещей лежала программка, несколько страниц с обзорами пьесы и небольшая коллекция открыток и телеграмм. На столике валялись смятые салфетки.

Вещи Саймона Мортена были упакованы в залепленный многочисленными ярлыками чемодан, запертый и стоящий на полу у двери. Неописуемый запах грима все еще висел в воздухе безжизненной комнаты.

— А, мистер Аллейн, — с чувством сказал Баррабелл. — Добрый вечер. Я могу вам чем-то помочь? Я тут навожу порядок, как видите. — Он обвел рукой печальную комнату. — Садитесь же, — пригласил он.

— Спасибо, — сказал Аллейн. Он сел на второй стул и открыл свое досье. — Я проверяю все показания, — сказал он.

— Ах да. Надеюсь, с моими все в порядке.

— Я тоже на это надеюсь, — сказал Аллейн. Он медленно перелистывал бумаги, пока не дошел до показаний мистера Баррабелла. Он смотрел на этого человека и видел двоих: Банко, который так красиво произносил серебряным голосом «На небе бережливо все свечи погасили», и неестественно бледного актера со светлыми глазами, у которого слегка дрожали руки, когда он закурил.

— Простите. Вы курите? — обворожительно спросил он, протянув свои сигареты.