Фотограф (сборник)

А рассказ был не только об этих местах. Обо всех местах, где бывал раньше Тенишев – воспоминания о них доказывали одновременное существование далекой жизни, которая продолжалась уже без этого человека, человека вспоминающего. Камень на берегу северного моря, сухой шорох южной акации, кривая сосна и маленькая береза посреди ржаного поля – все это существовало не только в памяти, но и на самом деле, сейчас, в эту минуту. Эта простая мысль казалась открытием музыканта, который вдруг соединил разные ноты в один одновременный аккорд. Жизнь не только в тебе и рядом, а существует далеко и без тебя, и воспоминания о местах, наполненных жизнью в эту минуту, кажутся частью спокойного сна утомленного создателя. Тенишев вспомнил, как тяжело ему дались эти слова про сон создателя, он сомневался в них и сейчас, но что делать – перескочил и сейчас через сомнения, как и в те томительные минуты, когда писал их. Сеятель…

Но сейчас, когда вспыхнуло это слово, он вдруг подумал, что не сеятель, нет, а скорее, собиратель. Не сеет, а собирает он свободу по крупицам, по зернышку, выискивая ее в своей памяти, нанизывая на свои чувства. Сомнения в словах – как ветерок, и многое под ним осыпается и успокаивается.

Было тихо, шумел ветер, и потрескивал костер. Тенишев встал и прошел к реке. Плескались у ног волны, и отраженные звезды сопротивлялись течению. Сзади подошел и остановился рядом какой-то человек. Он присел, потрогал воду и спросил:

– А что, большая радость вот так… писать, да?

Тенишев вздрогнул. Вопрос, которого он себе никогда не задавал.

– Наверное, большая, – ответил сам себе человек. – А я, честно говоря, слушал поначалу и думал: чего из пустого в порожнее переливать? И так все понятно. Идет себе жизнь там, где ты раньше был, куда ей деться? А потом как-то не по себе стало. Выходит, о самом простом мы и не думаем. Вот не станет нас, не вечные же… А все останется таким же. Ты вот об этом напиши, а, писатель? Трудно?

– Трудно, – просто ответил Тенишев. Даже не удивившись. – Но, понимаешь, я в какой-то мере об этом тоже написал. Раз ты так подумал.

– Хитрые вы, писатели, – хмыкнул человек в темноте. – Слушаешь вас, читаешь и не замечаешь, как наживку заглотил. Сам уже задумался. Но с нами так и надо, ты уж мне поверь. Живем, как…

Человек шумно вздохнул. Тенишев посмотрел на него, но лица в темноте не было видно. Упал в воду и зашипел окурок.

– Ладно, писатель, извини, что я так. Помешал. Отдыхай тут, думай.

Тенишев не нашелся, что ответить. Человек ушел.

Плескалась вода, на волнах покачивались отраженные звезды. Луна начинала подниматься над тайгой.

Надо же, подумал Тенишев. Впервые он услышал такой странный отклик на свои написанные слова. Он представил, как будет вспоминать этот вечер. И темную тень человека на берегу реки. Увидит ли самого себя рядом? И если нет, то куда – исчезнет?

ЗАБЛУЖДЕНИЕ Октябрь

Всегда догадка опережает событие, подумал Тенишев, оглядываясь вокруг в поисках едва заметного чужого следа, по которому он шел. Но прямая трава над ржавой болотной водой была непотревоженной, и только позади различался собственный след. Минуту назад Тенишев обошел какой-то куст, и хотя мелькнула догадка, что потеряет сейчас прерывистую нить чужого следа, не повернул сразу обратно. Догадка вспыхнула и погасла, и вот уже ее заменил тлеющий тревожный огонек того, что произошло.

Он заблудился. Как только зазвучали внутри эти слова, Тенишев сразу же словно увидел себя откуда-то сверху, посреди бесконечного одинакового болота, и маленькая человеческая фигурка поначалу показалась чужой, неузнаваемой. Но постепенно он привык к этой картинке.

Сколько раз она ему снилась, представлялась именно такой, как зрительный образ одиночества и неприкаянности в этой жизни – маленький человек посреди бескрайних просторов… И вот сбылось собственное пророчество.

Странно, что думалось сейчас о будущем. Как будто дождался наконец разрешения перенестись в это пустое время, похожее на безжизненное пространство вокруг. Отчаяние было не в этом воздухе, а в открывшейся пустоте безответной будущей жизни. Он испугался немоты и безразличия, с которыми будет жить дальше. Ведь не думал же он сейчас, в конце концов, что жизнь завершена. Прошлая, видимая часть была завершена, и от этого становилось страшно. Раньше время казалось бесконечным, беспрерывным, а сейчас граница времени полоснула по душе, как яркий, ослепительный, выпрыгнувший из воды отблеск солнца. Выйдет он, выйдет из этого болота, но – куда? В новую жизнь? Не было на нее сил.

Он вспомнил надежду – самое постоянное свое чувство во все времена – и готов был заплакать от бессилия этого чувства, от его истощения.