Фотограф смерти

Лавки отливали в шестидесятые и партиями отправляли во все уголки страны, придавая паркам ощущение схожести, за которым пряталось иное – ощущение единства. Расставляли лавки под фонарями и на майских субботниках чистили, покрывали свежим слоем краски, которого хватало ровнехонько до середины осени. Дальше, когда парк пустел, промываемый осенними дождями, лавки линяли, сбрасывая лоскуты синей шкуры. Со временем исчезли клумбы, фонари перестали светить, но лавки по-прежнему крепко упирались в землю витыми лапами. Вместе с лошадками, верблюдами и ракетой они держали последний рубеж обороны.

– Мне здесь не нравится, – сказала девушка в полупрозрачном летящем платье. – Тут комары.

Парень сел на лавку и протянул стаканчик с мороженым.

– Расслабься.

Расслабляться она не желала и мороженое приняла брезгливо, двумя пальчиками.

– Ты гуляла тут в детстве? Меня вот часто приводили. Тут машинки были напрокат. С педальками. Садишься и крутишь, крутишь…

– Не приводили, – сухо ответила девушка.

– Жаль. А мне здесь нравилось. Особенно карусели. И теннис, конечно. Почему все закрылось? Это неправильно, Люда.

– Неправильно, что тебе есть до этого дело.

Она стояла над парнем, и тень ее разделяла лавку напополам.

Хищно щелкнула сумочка, и в руке девушки появилась записная книжка в толстом кожаном переплете.

– Есть еще несколько адресов.

– Я знал, что на тебя можно положиться, – парень улыбнулся. – Мороженое подержать?

– Выкинуть. Я такое не ем.

– Зря. Вкусно.

– Вредно. И ко всему содержит животные жиры. От тебя, Артем, я не ожидала подобной нетактичности. По-моему, ты сделал это специально. Ты знаешь, как я отношусь к животным продуктам.

Стаканчик перешел из рук в руки. С подтаявшей горки пломбира уже текли молочные реки, и парень, подняв каплю пальцем, слизнул ее.

Девушка смотрела в блокнот, торопливо перелистывая странички. Найдя нужную, она вцепилась в нее и вырвала.

– Вот.

– Спасибо, – парень сунул лист в карман черной куртки. – А с туфельками что? Где Золушку искать?

Девушка молчала.

– Да ладно тебе. Не злись. Ну хочешь, пойдем куда-нибудь, где травой кормят? Мороженое не нравится? Ну и леший с ним, – он выкинул остатки пломбира в урну. – Так хорошо?

– Мне кажется, что ты меня используешь. Ты просишь помочь, я помогаю. Но взамен что? Обещания? Мне надоели твои обещания, Артем. И твои исчезновения. Вот все хорошо, а вот тебя уже нет. И ни звонка, ни записки. Ничего! А наша свадьба? Я всем пожертвовала ради нее! Закрыла глаза на твою репутацию, поссорилась с родителями, с друзьями. И в результате? Надо мной все смеются.

– Извини, пожалуйста.

– Оставь извинения при себе. Я хочу знать: мы вместе или нет?

Парень ответил сразу:

– Вместе.

– Тогда вернись домой.

– Не могу. Не сейчас.

– А когда?!

Ее крик поднял в воздух ворон, и эхо подхватило их хриплые голоса.

– Неделя. Две максимум. Я должен понять, что случилось. А потом… потом все будет так, как хочешь ты. Никаких исчезновений. Вообще никаких нарушений режима. Я даже мотоцикл продам. Жизнью клянусь.

Она поверила, потому что ей очень хотелось верить. Она не знала, были ли истоки этого желания в любви к Артему, либо же в страхе оказаться смешной, либо же в страхе ином: в признании совершенной ошибки, но Людмила получила обещание. А к обещаниям она относилась крайне серьезно.

Фирм в собранном ею списке было пять. Она могла бы вычеркнуть по крайней мере три из них и вычеркнула бы, веди Артем себя иначе. Вот и сейчас он поспешил попрощаться. Его терпения хватило лишь на то, чтобы проводить Людочку до машины. Уже в салоне она подумала, что, возможно, матушка была права и Артем – не самая лучшая партия. Но Людочка не любила и не умела отступать.

Парень появился к вечеру. Елена не сразу обратила на него внимание. Говоря по правде, весь этот день она была рассеянна и если на что-то отвлекалась, то на тянущую боль в руке. Эта боль выводила из прострации и заставляла двигаться, подчиняясь Валиковым командам. Он же в кои-то веки не злился, а разговаривал спокойно и жалостливо.

Зачем жалеть Елену? У нее все хорошо.

Мымра, наблюдавшая за съемками из своего угла, сдержит слово. У Мымры пустое лицо, похожее на маску. Она некрасива.

А Елена – наоборот. В этом все дело. В зависти. Все завидуют… Жарко. И Валик кричит:

– Повернись!

Елена поворачивается. Наклоняется. Улыбается. Пытается казаться кем-то.

Какой в этом смысл? Никакого. Смысла нет ни в чем. Над этим Елена и раздумывала, когда паренька увидела. Он был невзрачен и оттого незаметен. Псих? Фанат? Любопытный? Держится в тени и наблюдает то ли за Еленой, то ли за Валиком. А Елена наблюдает за ним.

Вот парень заговаривает с Любочкой, принимает бумаги и поднос, уходят вместе, и Любочка что-то рассказывает, махая левой рукой. В правой у нее букет из зонтиков.

Зонтики сегодня уже не нужны.

Парень возвращается и застывает у стены. Теперь он глядит на Елену.

Время тянется. Елена терпелива. Секунды. Минуты. Долго. Бесконечно. Конечно. Валик отступает и взмахом руки позволяет расслабиться. Но расслабляться нельзя, и Елена стоит, отсчитывая вдохи и выдохи.