Фотография из Люцерна

– Должен признаться, фрау Лу, что я не совсем журналист.

Ни следа удивления.

– Я поняла это, как только вас увидела. Эрнст Флекштейн – ваше настоящее имя?

Я кивнул.

– Вы представляете власти?

Когда я спросил, отчего она так решила, фрау Лу слабо улыбнулась:

– В вашей манере держаться присутствует нечто официозное.

Я объяснил, что не занимаю конкретную должность, а просто выполняю частные поручения, в том числе от НСДАП.

– Вы член партии? – спросила она.

Я солгал:

– Нет, я вне политики. Хотя сегодня я здесь по поручению партии.

Она снова кивнула:

– Я уже довольно давно ожидаю подобного визита. Получив ваше письмо, я заподозрила, что что-то нечисто. Можно было отказаться от встречи. Но хотя время сейчас и суровое, я не думаю, что должна чего-то опасаться, поскольку, как и вы, аполитична.

Я заверил ее, что бояться действительно нечего, что я прибыл по частному вопросу и уеду сразу, как только все проясню. Желая окончательно успокоить ее, добавил, что высочайшее лицо в партии распорядилось ни в коем случае ее не волновать. Это всего лишь просьба о маленьком одолжении – разумеется, не бесплатно! – и, как всякий гражданин, она вправе согласиться или не согласиться.

– Какое же «одолжение» немолодая слабая женщина может оказать правящей партии Германии?

Тут я понял, что фрау просто забавляется: она прекрасно знает цель моего визита и хочет, чтобы я прямо ее изложил. Как она обаятельна! Возможно, возраст и болезнь дают о себе знать, но ее лицо полно жизни, а разум остер, как бритва.

И я решил походить, как говорят, вокруг да около: фрау меня заинтересовала, так отчего бы не поддержать ее игру?

– Думаю, вы знаете, зачем я здесь.

Она качнула головой:

– Не имею представления.

– Вы же сказали, что ожидали подобного визита?

– Ожидала. Однако не представляю, с чем конкретно он может быть связан. Например, официальным лицам понадобился мой дом, и они желают приобрести его за гроши. Или архив Фридриха Ницше хочет завладеть его письмами ко мне. Или, быть может, правительство намерено меня арестовать, ведь занятия психоанализом теперь запрещены. Или просто конфисковать мою библиотеку, – тут она махнула рукой в сторону полок, – поскольку многие книги признаны упадочническими, развращающими, злонамеренными. Генрих Манн, Бертольт Брехт, Генрих Гейне, Зигмунд Фрейд, Роберт Музиль, Эрих Мария Ремарк, Артур Шницлер, Эрнст Толлер, Франц Верфель… Многие авторы были моими близкими друзьями. А в прошлом году студенты наших лучших университетов устроили торжественное сожжение книг. Так что целью визита вполне может оказаться конфискация. – Она пожала плечами. – Да много вариантов.

– Вы говорите, что аполитичны, фрау Лу, но ваши слова нельзя назвать нейтральными.

– Я всего лишь тихая старуха, которая обожает немецкую литературу. – Тут ее лицо осветила лукавая улыбка.

О, игра продолжается!

– А что вы думаете про нашего фюрера?

– Я слышала его выступления по радио – блестящий оратор.

– А содержание его речей?

– Я не особо вслушивалась в слова, меня куда больше интересовала манера подачи.

– Вы были в Вене в тысяча девятьсот двенадцатом и тринадцатом годах? – Она кивнула. – В то время наш фюрер тоже там жил. В «Майн Кампф» он описывает этот период, как именно в те годы стал непреклонным.

– Мне рассказывали. Возможно, это написано под впечатлением «Так говорил Заратустра» Фридриха Ницше?

– Например?

– Третья часть, «Старые и новые скрижали»: «А если вы не хотите быть роковыми и непреклонными, – как можете вы когда-нибудь вместе со мною – победить?»[6]

Вот так да! Ясно, фрау не намерена признаваться, что была знакома с Гитлером. Мой чай остывал, фрау Лу явно устала и не предложила налить свежий. Я решил, что пора переходить к делу.

– В ту пору вы свели знакомство с неким господином, имя которого мы не станем называть. Даже сейчас, после его стремительного взлета, он вспоминает вас с нежностью и ни в коем случае не намерен причинять вам вред – я получил на этот счет совершенно определенные инструкции. И тогда, много лет назад, а если быть совершенно точным, весной тринадцатого года он подарил вам некий рисунок. Он не просит, чтобы вы его вернули, однако готов приобрести за весьма немалую цену.

– Если рассуждать теоретически… «немалая цена» – это сколько?

Рассуждать теоретически! Хороший знак. Что же, поговорим.

Я жестом показал, что речь идет об очень высокой цене, куда большей, чем готов заплатить кто-то другой.

– А почему, – спросила она, – этот господин столь щедр? И что делает этот рисунок таким ценным?

Я ответил ей совершенно честно, что не имею ни малейшего представления, но получил инструкции заплатить сумму, которую она назовет. Фрау ведь понимает, о чем идет речь?

Она снова лукаво улыбнулась. И тут я понял, что перехитрил сам себя, что фрау просто хотела выяснить, как много мне известно. Меня переиграли: она вовсе не собиралась продавать рисунок – ни за какую цену.

– Ну, – сказала она, – все это было очень интересно. Я с радостью помогла бы вам, но не имею такой возможности.