Фотография из Люцерна

– Хотите сказать, что не продадите рисунок, даже если я предложу вам баснословных денег?

– Я хочу сказать, что такого рисунка у меня в собственности нет, никогда не было, и я не представляю, о ком вы говорите и на что пытаетесь намекнуть. Простите, я устала. Годы дают о себе знать, память слабеет. – Она поднялась. – Мне нужно отдохнуть. Спасибо за чрезвычайно занимательную беседу. Полагаю, вам пора идти. Или есть что-то еще?

Не дожидаясь моего ответа, она потянулась к звонку.

– Я позову Марию, она вас проводит.

Мы молча ждали прихода экономки. Я старался не показать, как разочарован.

– Что ж, – я пожал плечами, – в моем деле всегда так: что-то найдешь, что-то потеряешь.

– Вы милый. Надеюсь, потеря не принесет вам неприятностей.

– Ну, убить меня не убьют, но без гонорара оставят. Я работаю за комиссионные.

– То есть вы своего рода торговец услугами?

– В некотором смысле. Прошу, фрау Лу, если ваша память вдруг восстановится, и вы – совершенно случайно – обнаружите этот рисунок, – свяжитесь со мной, хорошо? Могу я оставить вам свою визитную карточку?

– Конечно.

Я положил визитку на журнальный столик и указал на покрытую кружевной накидкой кушетку, стоявшую на самом видном месте. Заметив мой жест, фрау Лу с любопытством на меня посмотрела.

– Здесь это и происходит? – спросил я.

– Психоанализ?

– Ну да. Загадочные разговоры, и все про секс.

– Далеко не все, – поправила меня хозяйка, – в этом люди заблуждаются. И ничего таинственного. Аналитическая кушетка вовсе не разновидность кабинки для исповеди, как полагают некоторые. Это просто удобная мебель, она позволяет пациенту расслабиться, раскрыть сердце и душу, высказать все, что его тревожит. Я сижу на стуле в изголовье. При таком расположении пациент не видит мою реакцию. Самое важное в моей работе – очень внимательно слушать, уметь вычленять из рассказа главное, некие ключи… В некотором смысле, похоже на работу следователя. Таким образом, кушетка – всего лишь инвентарь, важный, возможно, даже ключевой, но сам по себе он нейтрален. Это просто… диван.

Появилась экономка. Мы с фрау Лу пожали друг другу руки, и меня проводили к выходу. Я сел в машину и бросил взгляд на дом: фрау Лу стояла у окна и смотрела на меня. На ее прелестных губах играла улыбка.

Вряд ли нужно говорить, что Борман был недоволен.

– Леди проявила неуступчивость? – спросил он, и прищур его глаз выдавал раздражение.

– Она просто все отрицала.

– И вы ей поверили?

– Откровенно говоря, нет. Хотя она стара и больна, разум у нее совершенно ясный, а воля сильная. А еще она хитра, коварна и уверена в себе. По тому, как фрау отводила глаза и сжимала руки, я сделал вывод, что рисунок или у нее, или, по крайней мере, она помнит, куда он делся. И должен сказать, ее нельзя назвать горячей сторонницей нового порядка, это она ясно дала понять. Конечно, есть вероятность, что ей понадобятся средства, и она передумает. Но, честно говоря, очень в этом сомневаюсь.

Я выдохнул. Я чувствовал, что должен предложить Борману какую-то версию для доклада Гессе и Гитлеру.

– У меня ощущение, что долго она не проживет. Я буду следить за ней и в случае ее смерти сразу вас извещу. В дом нужно будет попасть сразу после ее кончины: перевернуть там все вверх дном, провести самый тщательный обыск – если рисунок в доме, мы его найдем. А если нет, то будем, по крайней мере, знать точно.

Борман ухмыльнулся:

– Отличная мысль! У вас хорошо работают мозги, Флекштейн. Хотя вы вернулись с пустыми руками, я распоряжусь выплатить вам половину гонорара. Считайте это авансом – остальное получите, если труп будет сговорчивей, чем живая хозяйка.

Должен признаться, визит к фрау Лу в тридцать четвертом году произвел на меня сильное впечатление. Но только через много лет я действительно пойму как повлияло на мою жизнь то «интервью».

И еще: сам вид аналитической кушетки и рассказ про инструменты анализа прочно отпечатались в моем мозгу, породив увлечение этой странной наукой, называемой психоанализом. Увлечение, которое проявилось несколько лет спустя помогло разработать план бегства и создать свою новую личность.

Глава 14

Мы в особняке Грейс Ви. Луис, обойдя по кругу бальный зал, рассмотрев пол и стены, приносит для себя стул и садится настраивать инструмент: звучит Бах – акустика здесь замечательная.

Рекс вертит головой и восторгается. Я знакомлю его с Грейс, и мы болтаем о пустяках. А когда Грейс уходит, еще раз обсуждаем спектакль, и Рекс предлагает несколько идей.

До сих пор мы с Луисом репетировали по отдельности. Сейчас настало время собрать спектакль воедино. И хотя, кроме Рекса, публики тут нет, его присутствие изменяет динамику спектакля.

Мы заканчиваем; я едва держусь на ногах. Сцена срыва далась мне еще тяжелее, чем представление, разыгранное несколько дней назад в стриптиз-клубе. Луис тоже устал: он вложил невероятное количество энергии в финальное исполнение ломаной, аритмичной, безумной музыкальной мозаики.

– Твой спектакль, – говорит Рекс, – это музыкальное вступление и следующий за ним монолог. Но давай разберемся, о чем этот монолог?