Фотография из Люцерна

Должен еще отметить, что мой бывший начальник Мартин Борман, занявший после перелета Рудольфа Гесса[8] в тысяча девятьсот сорок первом году место личного секретаря Гитлера, был для меня теперь недоступен. Впрочем, я в любом случае вряд ли рискнул бы обсуждать с ним подобные вопросы.

Именно тогда, в канун нового, тысяча девятьсот сорок третьего года, я начал свои собственные приготовления «на всякий случай». Способ возможной смены дислокации, маршрут, новая личность. Когда детали стали вырисовываться, я понял, что если хочу сделать это легально, с одобрения начальства, то должен быть на отличном счету. А для этого требовался успех в моей деятельности. И он случился.

После завершения войны о кружке Ханны Зольф и том трагическом чаепитии[9] стало широко известно; его разоблачение связывают с именем швейцарского врача Пауля Рекцеха, тайного агента гестапо. Однако до сей поры никто не знает, что в тех событиях я тоже сыграл свою роль. Фактически причиной внедрения Рекцеха стала моя «психоаналитическая деятельность».

В конце сорок второго года моя пациентка, прекрасная графиня Аннелоре фон Т., страдающая неврозом, во время сеанса призналась, что ее очень беспокоят «провокационные беседы», которые ведут ее близкие друзья. Под предлогом освобождения пациентки от стресса я немедленно ввел ее в гипнотическое состояние и затем вытянул всю информацию, которой она обладала о кружке Ханны Зольф, включая имена руководителей.

Я не участвовал непосредственно в разоблачении этой группы и, следовательно, не несу ответственности за последовавшие затем аресты и казни. Операция проводилась исключительно силами гестапо. Но успешное внедрение доктора Рекцеха спустя несколько месяцев стало возможным только благодаря той информации, которую предоставил я. Хотя все эти люди казались мне высокопоставленными снобами (включая дам, которых я «лечил»), личной вражды я к ним не испытывал. Однако в тот момент Германия находилась в состоянии войны, и все они должны были осознавать, к каким последствиям могут привести подрывные разговоры.

Полковник Хайнц Фругауф, мой куратор из абвера, был поражен тем, информацию какой важности мне удалось выжать из «лечения» графини фон Т. и к каким результатам это в конце концов привело. Наконец-то затраты на мое внедрение окупились, сказал он.

Предварительная работа и в самом деле была проделана немалая: изготовлены соответствующие сертификаты, подтверждающие мою якобы квалификацию; обставлены роскошной мебелью доставшиеся мне «в наследство» от терапевта-еврея кабинет и приемная в шикарном здании на Виланд-штрассе. Среди прочего там была установлена знаменитая психоаналитическая кушетка. Я сам выбрал ее и торжественно разместил в самом центре кабинета – в точности так, как видел у фрау Лу Саломе.

Мое положение «процветающего аналитика для богатых» обязывало меня носить отличные, сшитые на заказ костюмы и ежедневно их менять. Коротко говоря, затрат подготовительный этап потребовал больших, а пользы до разоблачения кружка Зольф почти не было. Зато теперь самые известные берлинские психотерапевты получили распоряжение, которого не могли ослушаться: отправлять нужных пациенток ко мне «на психоанализ». А уж я должен был вытягивать из этих прекрасных дам все, что только можно, об антипартийных настроениях.

Когда список группы Зольф стал известен, я наконец получил возможность предложить свой собственный план: проникнуть в Соединенные Штаты под видом беженца-еврея, психоаналитика по специальности, который решился на побег из нацистской Германии и теперь ищет убежища. Прибыв на место, я представлю свои документы и буду просить разрешение открыть в Вашингтоне такую же психоаналитическую практику, какая была у меня в Берлине. Там я смогу поддерживать связь между агентами абвера и в то же время тянуть информацию из пациенток, мужья которых – крупные фигуры в армии, разведке и контрразведке США.

Как и ожидалось, Фругауф отнесся к этому скептически. Почему я вдруг решил, что американское психоаналитическое сообщество, которое уже заполонили еврейские беженцы из Австрии и Германии, меня примет? И разве время не упущено: ведь война полыхает вовсю?

Хорошие вопросы – но я знал ответы. Наш отдел подготовки, сказал я Фругауфу, вполне в состоянии обеспечить меня отличной легендой, разве нет? Один раз они это уже сделали. Более того, я собирался взять имя Самуэля Фогеля – реального человека, с которым мы были очень похожи; я знал точно, что он умер в тридцать девятом году в Бухенвальде, куда попал после ареста во время облавы. Кроме того, моя легенда будет включать пикантную деталь: меня не только не убили в лагере; нет, я чудесным образом спасся и выжил благодаря невероятному сходству с доктором Эрнстом Флекштейном, аналитиком-арийцем, и потом вел прием под его именем.