Фотография из Люцерна

Что касается моего бегства, оно произойдет во время предстоящей конференции по психоанализу в Цюрихе, организованной ученым арийского происхождения доктором Карлом Густавом Юнгом, соперником и идеологическим противником Фрейда. Именно там я ускользну и обращусь в американское консульство, назову свое настоящее имя и попрошу убежища в США. Будучи подвергнут жесткому допросу (никаких сомнений, что допрос будет жестким), я подробно расскажу им историю своих злоключений, включая дерзкий побег из лагеря и историю моей работы в Берлине. Я подробно опишу, как «лечил» высокопоставленных деятелей Вермахта и СС, приведу примеры закрытой информации, которую получил таким способом, и постараюсь убедить американцев, что я просто кладезь для их разведки.

Фругауфа идея очень позабавила.

– То есть Фогель заявит, что, выдавая себя за вас, он сумел практиковать в столице Третьего рейха?

– Именно! Фогель стал Флекштейном, чтобы выжить. И, попав наконец в США, рассказал, кто он такой на самом деле.

Надо заметить, Фругауф был личностью заурядной: малого роста, с круглым животиком, медленно соображающий, с тяжелым взглядом вечно прикрытых глаз. Он носил закрученные вверх усы в стиле бывшего президента Пауля фон Гинденбурга, над которыми кто только у нас не подшучивал.

– Фогель-Флекштейн-Фогель, – несколько раз повторил полковник. Улыбнулся. – Говорите, вы похожи на еврея? Хм, а может, вы и есть еврей, а, Флекштейн? Я давно это подозревал.

– О господи, вы меня раскололи! Ха-ха-ха! – Как всегда, я сделал вид, что восхищен удачной шуткой этого коротышки. – Бдительность и только бдительность! Ха-ха-ха!

Полковник стер с лица улыбку.

– Это так нелепо, что может сработать. Но требуется серьезная подготовка.

– Согласитесь, полковник, что подобная операция может заинтересовать Канариса[10]. Он всегда призывает нас использовать такие дерзкие схемы, которые просто не придут в голову вражеской контрразведке. Я уверен, ему придется по вкусу мысль получить в столице Штатов нового агента. Явившиеся на психоаналитический прием высокопоставленные дамы наверняка будут делиться секретной информацией, к которой имеют доступ их мужья. А маленькие личные секреты, а признание в совершении непристойных поступков!.. Подумайте, какая прекрасная основа для шантажа! А возможность сливать дезинформацию! И разве можно вообразить лучшее место для связи с нашими агентами, нежели врачебный кабинет еврея-беженца? Что, дорогой Фругауф, может быть еще более дерзким?

– Составьте рапорт, и я передам его по инстанциям, – распорядился Фругауф. – Не знаю, что выйдет. Хотя, – самодовольно добавил он, – в любом случае мы наберем очки за инициативу.

Под «мы», разумеется, он подразумевал себя.

* * *

Позволю напомнить читателям, что мои впечатления от пребывания в Институте психологических исследований и психотерапии под руководством Маттиаса Геринга приятными не были. Приняли меня неласково. Я не был психиатром, не имел даже степени по медицине; так каким же образом я предполагаю изучать психоанализ?

Однако рекомендация Бормана открыла двери, и мне позволили посещать лекции и семинары. И на том спасибо – я всячески подчеркивал, что знаю свое место.

Вспоминаю об этом просто по контрасту: насколько иначе обстояло дело, когда адмирал Канарис одобрил мой план. Какая началась подготовка к операции! Инструкторы учили меня технике перекрестного допроса, навыкам выживания, умению быстро реагировать. Они уверяли, что чем больше нелепостей будет в моей легенде, тем более правдоподобной и убедительной она покажется. Они говорили, что разведывательная служба США, УСС, запуталась, пытаясь разобраться в отношениях между лидерами Третьего рейха, так что этим обстоятельством можно воспользоваться при допросе и стоять на своем.

Вместе мы придумали хорошее объяснение для прекращения моей берлинской практики: срочная командировка на Восточный фронт в качестве полевого психоаналитика. Все мои пациенты были заранее проинформированы о моем отъезде и переданы другим врачам.

Должен признаться: по некоторым я даже скучал. К сожалению, давно известно, что трансфер в отношениях врача и пациента зачастую бывает двусторонним. Не стану также отрицать, что романтические фантазии, которые переживали в отношении меня некоторые пациентки, доставляли большое удовольствие, – не говоря уж об эротических грезах на мой счет, в которых они мне же и признавались, лежа на кушетке в кабинете.

А уж слушать описания жарких фантазий внешне ледяных дам высшего общества было (и продолжает быть) едва ли не самой большой радостью, которую я получаю от работы. Не стану отрицать: в нескольких случаях я воспользовался слабостью этих пациенток; особенно уязвимы они бывали после того, как я вводил их в гипнотический транс. Поскольку я не настоящий доктор и врачебная клятва для меня пустой звук, речь о нарушении медицинской этики не идет. Просто два взрослых человека, просто обоюдное желание. И этим все сказано!